Остров бесконечной любви

– Акун, они уже уехали.

– О богиня милосердия! – воскликнула Мерседес. – Эти гангстеры когда-нибудь перестреляют весь квартал.

– Акун!

Роса и Мануэль Вонг обернулись на голос сына.

– Акун!

Дедушка все так же сидел скорчившись возле двери. Мануэль попробовал его поднять, но от этого движения старик застонал. Вонг Юан, который столько раз ускользал от опасности верхом на коне, в конце концов был настигнут пулей, которая ему даже не предназначалась.

Новый год пришел, но в семье Вонг не праздновали. Пока дедушка лежал в больнице, жители квартала стучались в их дверь с подарками и чудодейственными средствами. Несмотря на помощь соседей, расходы на больницу были слишком велики. Два врача взялись лечить раненого даром, но и их усилий было недостаточно. И тогда Сиу Мэнд, он же Мануэль, понял, что семья нуждается еще в одном кормильце. Он подумал про кухню в ресторане «Пасифико», откуда разносились вкуснейшие в мире ароматы, и отправился униженно просить о самой простецкой работе, однако вся община уже знала о его беде, поэтому вопросы об аккуратности Паг Ли прозвучали скорее как формальность. Ему предложили приступить к работе на следующий день.

– Поторапливайся, Паг Ли, – ворчала мать с утра. – Ты не можешь опаздывать в первую неделю.

Паблито поспешно уселся за стол. Наскоро помолился и погрузил палочки в плошку с рисом и рыбой. Горячий чай обжигал язык, но по утрам юноша любил это ощущение.

Сиу Мэнд никогда не отличался особенной религиозностью, однако теперь он каждое утро молился перед изображением Сан-Фан-Кона – в Китае такого святого не было, зато на острове его почитали повсеместно. Паг Ли оставил отца за этим занятием, а сам пошел обуваться. Завязывая ремешки, он вспоминал предание об этом святом, когда-то рассказанное прадедушкой, который теперь находился на грани жизни и смерти.

Кван Конг был отважным воином времен династии Хань. После смерти он превратился в бессмертного с багровым ликом – что являлось подтверждением безусловной верности императору. В эпоху, когда на Кубу начали приезжать первые батраки-кули, один из поселившихся в центре острова клялся, что ему явился Кван Конг и пообещал покровительство всякому, кто поделится едой с собратьями. Эта новость разлетелась по острову. На Кубе в то время уже был другой святой воитель, по имени Шанго: он одевался в красное, а прибыл на одном из африканских караблей. Вскоре китайцы поверили, что Шанго – это аватар Кван Конга, нечто вроде его духовного брата другой расы. И вскоре две эти фигуры слились в двуединого Шанго-Кван-Кона. А потом святого стали звать Сан-Фан-Кон, и он оберегал всех одинаково. Пабло слышал и другую версию, согласно которой Сан-Фан-Кон – это искаженное Шен Гуан Конг («предок Кван, почитаемый при жизни»), память о котором распространяли соотечественники. Юноша посчитал, что если так пойдет и дальше, то скоро возникнут и другие версии о происхождении загадочного святого.

Вот о чем размышлял Паг Ли, слушая отцовскую молитву. Когда он вернулся на кухню, мама уже позавтракала. Сиу Мэнд глотнул чаю, все трое быстро надели куртки и вышли из дому.

Родители шагали молча, ото рта поднимались клубы пара. Юноша старался не обращать внимания на холод, подглядывая через соседские двери во внутренние дворики. Чувствуя себя защищенными от посторонних взглядов, любители рано вставать занимались плавной утренней гимнастикой – эти движения Пабло множество раз проделывал вместе с прадедушкой.

В любой другой день Пабло отправился бы с утра в школу, а на работу вечером. Но в эту субботу он простился с родителями перед рестораном и вошел внутрь. В его задачи входило растопить печи, вымыть и нарезать овощи, вычистить котлы, достать из ящиков продукты, а также все остальное, что ни потребуется. К полудню по кухне витало облако: пахло клейким дымящимся рисом, свининой в сладком винном соусе, креветками с десятком приправ и светлым зеленым чаем, от которого обостряется вкус. «Определенно, именно так пахнет на небесах», – подумал Пабло: от этой насыщенной пьянящей смеси подводило кишки и аппетит разыгрывался бешеный. Молодой человек исподтишка посматривал на опытных поваров, которые то и дело бранили и колотили неуклюжих помощников. Пабло поводов для битья не давал, он оплошал только однажды, когда проработал на кухне уже несколько месяцев. Обычно он работал со всем прилежанием, однако в то утро мысли его улетели далеко. И в этом не было его вины. Юноша получил записку от Амалии и прочитал ее возле суповых котлов: