Я сжегъ оба трупа на куч хвороста. Теперь для меня стало ясна необходимость немедленно покинуть островъ, такъ какъ моя гибель была не боле какъ вопросомъ дня. За исключеніемъ одного или двухъ, вс чудовища уже оставили оврагъ, чтобы устроить по своему вкусу берлоги среди чащи острова. Они рдко бродили днемъ и большая часть изъ нихъ спала отъ зари и до вечера, такъ что островъ могъ покачаться кому-нибудь изъ вновь прибывшихъ на него пустыннымъ. Ночью-же воздухъ наполнялся ихъ перекличками и воемъ. Мн пришла мысль о полномъ истребленіи ихъ — устроить западни и перерзать всхъ. Будь у меня въ достаточномъ количеств патроны, я, ни минуты не колеблясь, принялся-бы за истребленіе, зврей, такъ какъ кровожадныхъ хищниковъ оставалось не боле двадцати, самые свирпые были уже убиты. Посл смерти моего послдняго друга Человка-Собаки, я усвоилъ себ привычку въ большей ни меньшей степени спать днемъ, чтобы ночью быть насторож. Въ моей хижин среди развалинъ ограды входное отверстіе было настолько съужено мною, что въ него нельзя было попасть, не производя значительнаго шума. Чудовища, къ тому же, позабыли разводить огонь, и ими овладвала боязнь при вид пламени. Еще разъ принялся я со страстью собирать и связывать колья и сучья для плота, на которомъ могъ-бы бжать, но встртилъ тысячу затрудненій.
Во время прохожденія мною учебнаго курса въ заведеніяхъ еще не введена была система Слойда, и неловкость моихъ рукъ сказывалась на каждомъ шагу. Однако, такъ или иначе, посл многихъ усилій мн удалось привести свое дло къ концу, и на этотъ разъ я особенно позаботился о прочности плота. Меня сильно смущало то обстоятельство, что мн придется плыть по рдко посщаемымъ водамъ. Я попробовалъ изготовить себ немного глиняной посуды, но почва острова не содержала въ себ глины. Напрягая вс свои способности ума и стараясь разршить послднюю задачу, я обошелъ островъ со всхъ сторонъ, но безъ успха. По временамъ на меня нападали припадки бшенства, и въ такія минуты возбужденія я безцльно рубилъ топоромъ ни въ чемъ неповинныя пальмы.
Наступилъ ужасный день, проведенный мною въ какомъ-то экстаз. На юго-запад показался парусъ какъ бы небольшой шкуны. Я немедленно развелъ громадный костеръ изъ хвороста, услышалъ грозное рычаніе и замтилъ блеснувшіе близной зубы животныхъ, — невыразимый ужасъ овладлъ мною. Я повернулся спиною къ нимъ, поднялъ парусъ и сталъ грести въ открытое море, не смя вернуться.
Всю ночь продержался я между островомъ и рифами, затмъ, утромъ добрался до устья рчки и наполнилъ прсной водою боченокъ, найденный въ шлюпк. Потомъ, съ терпніемъ, на какое только былъ способенъ, я набралъ нкоторое количество плодовъ, подстерегъ и послдними тремя зарядами убилъ двухъ кроликовъ… Во время моего отсутствія, изъ боязни къ чудовищамъ, лодка оставалась привязанной къ острому подводному рифу.
XIV
Одиночество
Вечеромъ я ухалъ съ острова; небольшой юго-западный втерокъ гналъ мою лодку, и она медленно подвигалась впередъ въ открытое море. Островъ, по мр моего удаленія отъ него, уменьшался все боле и боле, и, наконецъ, одни только спиральныя струйки дыма вулкана на фон неба, залитаго лучами заката, выдавали его присутствіе.
Такъ блуждалъ я по морю въ продолженіе трехъ дней, расходуя съ чрезвычайною бережливостью ду и воду.
На третій меня меня приняли на бригъ, который шелъ изъ Азіи въ Санъ-Франциско; ни капитанъ, ни его помощникъ не хотли врить моей исторіи, думая, что мое долгое одиночество и постоянные страхи лишили меня разсудка.
Тогда, боясь, что того-же мннія будутъ держаться и другіе люди, я старался избгать разсказовъ о своихъ приключеніяхъ и ршилъ совершенно не вспоминать о происшедшемъ со мною посл кораблекрушенія судна «Dame Alti`ere» и до того момента, когда я былъ взятъ на бригъ, т. е. вычеркнуть изъ свой памяти цлый годъ своихъ мытарствъ. Мн приходилось дйствовать съ чрезвычайною осмотрительностью, чтобы не быть принятымъ за помшаннаго. Меня часто посщали воспоминанія о Закон, о погибшихъ двухъ морякахъ, о труп въ чащ камышей. Наконецъ, какъ ни мало естественнымъ можетъ показаться это, тмъ не мене, при мысли о возвращеніи въ общество себ подобныхъ, я, вмсто разсчитываемой спокойной жизни и доврія среди людей, почувствовалъ въ сильнйшей степени тотъ смутный страхъ, который безпрерывно мучилъ меня во время пребыванія моего на остров.
Никто не хотлъ мн вритъ, и я такимъ чуждымъ казался для людей, какимъ былъ въ свое время для людей-животныхъ; къ тому-же, у меня, безъ сомннія, сохранились нкоторыя природныя узкости моихъ прежнихъ сотоварищей.
Говорятъ, что страхъ есть болзнь; хотя-бы это и было такъ, я могу, теперь спустя нсколько лтъ, уврить, что постоянное безпокойство подобно тому, какое можетъ испытывать полуукрощенный львенокъ, смущаетъ мой духъ. Оно принимаетъ самую различную форму.