Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Члены Royal Society восприняли эти взгляды Бэкона. Их интерес к истории ремесел, прикладной механике и систематическому экспериментированию имел своим истоком тот круг идей, которые ныне принято связывать с трактовкой объективности знания в рамках конструктивистской эпистемологии[654], а их исторические корни тянутся к maker’s knowledge tradition[655], представителем которой на заре Нового времени стал Ф. Бэкон.

Теоретический реализм. Бэконианские нападки на традиционную натурфилософию обычно суммируются историками с использованием следующих цитат:

«…Все то, что до сих пор найдено в искусствах и науках, – это вещи такого рода, которые могли быть добыты практикой, размышлением, наблюдением, рассуждением, ибо они близки к чувствам и лежат почти под самой поверхностью обычных понятий»[656];

«То, что до сих пор открыто науками, почти целиком относится к области обычных понятий. Для того чтобы проникнуть в глубь и в даль природы, необходимо более верным и осторожным путем отвлекать от вещей как понятия, так и аксиомы и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума»[657];

«…У астрономии, оптики, музыки, у многих видов механики и у самой медицины и даже – что более всего достойно удивления – у моральной и гражданской философии и науки логики почти нет никакой глубины… они только скользят по поверхности и разнообразию вещей»[658].

Заметим, Бэкон критикует науку его времени не за скудость ее фактологического базиса, и даже не за ошибки. Его критика сосредоточена на феноменализме традиционного природознания, на его практицизме и отсутствии глубины, на его «близости к чувствам», на скольжении мысли по поверхности явлений. Все пороки традиционной натурфилософии коренятся, по мнению Бэкона, в ее не– (или а-)каузальности, в нежелании обращаться к глубоким причинным пластам, что видно, к примеру, из его оценки астрономических достижений: «…астрономия демонстрирует нам лишь внешнюю сторону небесных явлений (число звезд, их положение, движение, периоды), своего рода „шкуру“ неба, прекрасную, искусно и ловко сшитую, но лишенную внутренностей (т. е. физических обоснований), из которых с помощью астрономических гипотез можно было бы вывести теорию, не только пытающуюся дать удовлетворительное объяснение тем или иным небесным явлениям (а такого рода остроумных теорий можно придумать множество), но и показывающую субстанцию, движение и взаимное влияние небесных тел такими, какими они действительно являются»[659].

Соглашаясь с Аристотелем в том, что истинное знание – это знание причин, Бэкон, однако, из четырех видов причин, которые выделял Стагирит, устраняет два – конечные и формальные (ибо первые недостоверны, а вторые бесполезны), а остальные (причины действующие и материальные) требуют, по его мнению, существенного пересмотра:

«…Конечная причина не только бесполезна, но даже извращает науки, если речь идет не о действиях человека. Открытие формы почитается безнадежным. А действующая причина и материя (как они отыскиваются и принимаются вне скрытого процесса, ведущего к форме) – вещи бессодержательные и поверхностные и почти ничего не дают для истинной и деятельной науки»[660].

Таким образом, «поверхностность» аристотелевых действующих и материальных причин требовала, по мысли Бэкона, замены их «скрытыми процессами (processus latentes)» и «формами». Знание есть «изображение бытия (essentiae imago)»[661], но оно станет таковым только после того, как будут «по порядку открыты и проверены причины обычных вещей и причины причин (vulgarium rerum causis et causarum causis rite examinatis et repertis)»[662]. Иными словами, познание должно глубоко проникать в материальные и действующие «латентные» ненаблюдаемые причины наблюдаемых явлений.

Здесь необходимо несколько слов сказать о понятии «формы» у Бэкона. В его работах это понятие разъясняется с разных сторон и в разных контекстах. В частности, Бэкон различает форму и природу по их универсальности: форма – это то, «что постоянно, вечно и всеобще в природе (in natura sunt constantia et aeterna et cathoica)»[663], вместе с тем «истинная форма такова, что она выводит данную природу из источника какой-либо сущности, которая пребывает во многом и, как говорят, более известна природе, чем сама форма»[664]. В итоге Бэкон приходит к рассмотрению формы как закона: «когда мы говорим о формах, то мы понимаем под этим не что иное, как те законы и определения чистого действия, которые создают какую-либо простую природу, как, например, теплоту, свет, вес во всевозможных материях и воспринимающих их предметах. Итак, одно и то же есть форма тепла или форма света и закон тепла или закон света. Мы никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей и от практики»[665].