Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Пока шли дебаты, появился еще один повод для столкновения лорда-хранителя печати и лорда главного судьи, точнее, столкновения между судом Канцлера[743] (а канцлером в то время был лорд Эллисмер) и судом королевской скамьи. Некогда King’s Bench вынес решение против человека, обманутого хитрым кредитором. Истец, недовольный таким решением, подал апелляцию в Канцлерский суд, который пересмотрел дело и принял решение в пользу истца, а кредитора-мошенника отправил в тюрьму. Кок немедленно подал иск с требованием освободить кредитора и вернуть дело на повторное рассмотрение в King’s Bench[744], ссылаясь на закон о praemunire XIV века[745], который запрещал апеллировать по решениям английских судов common law в суды римского права. При этом Кок перетолковал Statute of Praemunire как запрет на апелляцию по решениям судов common law в любые другие суды, кроме парламентского (High Court of Parliament). Более того, он выдвинул обвинение в нарушении законов и истцу, и всем чиновникам Канцлерского суда, включая мелких клерков. Но все усилия Кока ни к чему не привели, он не смог убедить присяжных в своей правоте. Это означало, принимая во внимание упорство главного судьи, продолжение войны между Chancery и King’s Bench. Бэкон поначалу надеялся, что совместная работа лорда-канцлера Эллисмера и Кока в процессе над Сомерсетом (о чем далее), поможет им наладить отношения, но вскоре он понял, что ошибся.

15 февраля 1616 года Бэкон пишет королю: «Я с радостью сообщаю Вашему Величеству о выздоровлении вашего Канцлера (Эллисмера. – И. Д.), но с огорчением – о болезни вашего Канцлерского суда, хотя последнее заболевание, Божьей милостью, может оказаться легче первого»[746]. Бэкон просит короля не обращать внимание ни на какие слухи и доклады и довериться только своему генеральному атторнею, который по самому характеру занимаемой им должности «индифферентен по отношению к юрисдикции всех судов»[747]. Вскоре, собрав необходимую информацию, Бэкон доложил королю, что вся эта распря между Chancery и King’s Bench обусловлена «ошибками служащих»[748], но более всего – ошибками лорда главного судьи сэра Эдуарда Кока, что, на взгляд генерального атторнея, скорее всего, связано с «некой болезнью милорда Кока»[749]. Однако Бэкон не стал более настраивать короля против Кока. «Сказать по правде, я думаю, что ничто так не послужит на благо ваших интересов (there is anything a greater polychreston, ad multa utile), – убеждал Бэкон короля, – как если бы Ваше Величество при подходящем случае высказался против презумпции судей в делах, касающихся короны»[750]. «Судьи, – настаивал лорд генеральный атторней, – должны на коленях держать ответ перед Вашим Величеством и вашим Советом и они должны получить строгое увещание»[751]. Иными словами, король должен внушить судьям, что в делах, затрагивающих интересы «государства и монархии», их обязанности ограничены и перед принятием решений они должны советоваться с королем. «Ваше Величество, – писал Бэкон в памятной записке Якову, – пользуется случаем, чтобы еще раз напомнить вашим судьям… что вы не потерпите никаких нововведений в том, что касается [королевской] юрисдикции. Каждый суд должен ограничиваться своими прецедентами и не забирать себе новой власти… путем изобретения законов»[752]. Король согласился.

Но Бэкон не мог обойти, говоря современным канцелярским языком, «персонального момента»: как поступить с Коком, выступления которого уже порядком надоели и королю, и Бэкону, и многим при дворе и в судах. В сложившейся ситуации сэру Фрэнсису предоставилась уникальная возможность свести счеты со старым противником. Однако лорд генеральный атторней не торопился. «Милорда Кока, – предлагает Бэкон королю, – сейчас не следует дискредитировать, как потому, что он прекрасно справляется с остальными трудными делами, а также в силу того, что я знаю, как он радеет о ваших финансах и вашем имуществе. И (если мне будет позволено сказать) было бы хорошо, как мне представляется, если б его упования каким-либо образом рассеялись и… обратились на нечто иное»[753].