Остров Немого

– Мы сделаем это, мой дорогой кузен! – сказала Элиза и ударила кулаком по прилавку. – Мы, женщины, сделаем это!

И с восхитительным, неотразимым пылом она почти пропела:

– Скажи нам, что у тебя есть еще одна такая же чашка. И даже красивее прежней!

– Вам повезло! Вон их сколько у меня! – Эрлинг гордо указал на ряд чашек позади него.

– Они слишком дорогие! – воскликнула Юрдис. До этого она стояла молча и наблюдала. – Пожалуйста. Я уже чувствую себя неловко. Пойдемте отсюда.

– Это дело принципа! Выберите чашку, которая вам нравится больше всего!

– Нет, я не могу…

– Вы не знаете моего брата, – прошептала Элиза с видом заговорщика. – Он не отступит, пока вы не выполните его просьбу. И мы можем остаться здесь на целые сутки, а то и дольше!

– Ваш брат?..

– Я Элиза Бьёрнебу. А его зовут Сверре. Он неуклюжий, грубый, властный и еще много какой – у меня нет времени всё перечислять, но мы с ним одной крови. И я люблю его – таким, какой он есть.

Юрдис рассмеялась – от волнения и смущения перед новыми знакомыми. Обычно она общалась с простыми людьми, преданными работе и потому всегда немного уставшими. Большинство из них были необразованными рыбаками. А эти двое – совсем другие, полные жизни и энергии. Они словно дарили ей надежду, радость, доверие и ожидание чего-то хорошего.

– Ну, раз ваш брат такой, тогда я принимаю его условия! – сдалась Юрдис.

– Ура!

– И выберу я самую дорогую, чтобы Сверре пожалел о своем предложении! – подхватила Юрдис задиристый тон Элизы.

А Элиза на это зааплодировала:

– Браво! Вот молодец!

– Только старую кружку не выбрасывайте! – сказал Сверре.

– Почему?

– Я могу ее склеить.

– И кто же станет пить из такой?

– Я! Когда вы пригласите меня на чай.

– Мне несколько неловко звать мужчину к себе.

– Вы правы. Тогда пригласите мою сестру. А я приду вместе с ней!

Они с Элизой и в самом деле вскоре навестили молодую учительницу. Сверре склеил чашку, которая стала похожа на морщинистое лицо дедушки Арне. Он пил из нее и гордился тем, что наружу не вытекает ни капли!

– Это будет моя чашка, – объявил он. – И только я буду пить из нее!

До сих пор это была его любимая чашка – спустя двадцать семь лет брака и после рождения троих детей.

– Мы поженились следующим летом, – сказал Сверре своему другу Бундэвику. – Здесь, на острове. Как Арне и Гюнхиль, мои дедушка и бабушка, почти сто лет назад. Элиза была нашим свидетелем.

– Вот так вместо года ты и остался здесь навсегда?

– Да.

– А если бы ты не встретил свою жену?

– Ты ведь отлично знаешь, что это глупый вопрос.

Бундэвик улыбнулся.

– Но я бы, наверное, всё равно остался. Управление судоходства до сих пор не разрешает женщине работать смотрителем маяка. Так что после смерти моего дяди Сунниву попросили бы покинуть остров. Вместе со стариком Арне.

– Дедушкой Арне?

– Да. Он умер больше двадцати лет назад. Ему было девяносто, и почти полжизни он ходил только с палкой либо сидел неподвижно, вглядываясь в одну точку.

Сверре больше ничего не рассказал об Арне Бьёрнебу. Ему вообще не нравилось разговаривать о нем. Он отлично помнил время, когда только поселился на острове, еще при жизни деда. Ему хотелось быть полезным, помогать и заботиться, но не потому только, что это необходимо, а скорее из-за юношеских амбиций, которые переполняли его и Элизу. Но жизнь со стариком-инвалидом оказалась трудной, и Сверре всё чаще задумывался, как же Суннива так долго справлялась одна. Деда нужно было кормить, одевать, купать, исполнять его прихоти и выносить его приступы гордости, когда у него вспыхивали глаза (единственное, что оставалось в нем подлинно живым) и он возмущался, что с ним обращаются как с ребенком, хотя прекрасно осознавал в эти моменты, что в самом деле стал беспомощен, как дитя. Всё это было невыразимо тяжело. И когда смерть забрала старика, Сверре воспринял это как мучительное облегчение. Он помнил всё – до мельчайших подробностей, но не хотел делиться такими воспоминаниями.

– А твоя жена, – спросил Бундэвик, – она легко согласилась переехать на остров?

– У нее не было другого выбора.

– Всё же ей пришлось оставить работу учителя!

– Она закончила учебный год, а потом попросила найти ей замену. Но она никогда не переставала учить.

– Как это?

– Позже она учила наших детей – Агнес, Мортена и Хедду. А сейчас пришла очередь внуков – Карин и Сюннёве. Класс, скажем, небольшой, но зато они могут похвастаться собственным учителем! Целые деревни только мечтают о таком!

– Тебе повезло, – согласился Бундэвик.

– И не только в этом, – уточнил Сверре. – Ну что, видишь теперь?

– Ты создал идеальный маленький мир, – сказал Бундэвик, и Сверре уловил в словах друга некоторый сарказм.

– Не бывает ничего идеального. Ты работаешь в газете, следишь за жизнью и прекрасно это знаешь. Я ничего не создавал. То, что вокруг меня, – наш общий труд: мой и моих родных.

Бундэвик снисходительно кивнул. Он не собирался вступать в бесплодную дискуссию. Им обоим было под пятьдесят, каждый жил со своим прошлым.

– Твоя сестра тоже, кажется, учительница, – произнес он, меняя тему. – Я что-то плохо помню.