Остров Немого

– Всё ты правильно помнишь. Она работала учительницей.

– А потом вышла замуж?

– Она была замужем, да. Но я не об этом. Дело в том, что она умерла.

– Прости, друг.

Бундэвик не спросил, что произошло. О смерти Суннивы он тоже не пытался узнать – Сверре ответил, что знание причины не вернет ее к жизни. Поэтому Нильс не задавал вопросов.

А Сверре больше ничего не сказал.

6

«Кем была Суннива Бьёрнебу?» – записал на первой странице блокнота Нильс Бундэвик.

– Доброй женщиной, – ответил на этот вопрос Сверре. – Так о ней отзывалась Элиза.

Нильс кивнул, размышляя над этим утверждением.

– Я представляю ее простой, может, несколько грубоватой – не знаю даже, какое слово подобрать. Она ведь с детства привыкла работать на маяке. Всю жизнь в заботах. И всё же Суннива смогла написать шедевр. Тут речь не столько о литературных достоинствах – хотя и без них не обошлось, – скорее о теме, которую Суннива не побоялась затронуть. И о важности этого высказывания в борьбе за права женщин. В рассказе речь шла о семейной паре. Муж подавлял жену, полностью лишил свободы. Героиня добивалась развода, не боясь, что он сделает ее изгоем в глазах общества.

– Я знаю эту историю.

– Тогда ты и сам видишь, это сильный и смелый текст. Суннива опередила время, как Камилла Коллетт, – заявил он.

Сверре улыбнулся. Он обрабатывал кусок дерева стамеской, а на коленях держал маленькую Сюннёве – девочке было невероятно интересно наблюдать за работой деда. Сколько раз они с Элизой обсуждали творчество Камиллы Коллетт, стихи Осмунна Винье, романы Юнаса Ли и Бьёрнсона, драмы Ибсена![5] В те летние дни, когда Элиза гостила на острове, она становилась мостиком между Сверре и той единственной, прекрасной частью большого мира, по которой он скучал здесь, – культурой. Сверре почувствовал, как что-то дрогнуло и закололо в груди. Он не стал дальше перебирать воспоминания и тревожить прошлое.

– Ну и конечно, определенная часть нашей так называемой интеллигенции на протяжении многих лет не пропускала в печать рассказ твоей кузины. А написан он был, как я понимаю, в 1888 году, – сказал Бундэвик.

– Всё верно.

– Тему Суннива выбрала слишком смелую и неудобную. И журнал, опубликовавший ее рассказ, тоже проявил определенную отвагу. Но сейчас – к счастью, и, надеюсь, ты разделяешь мою позицию, – мы живем в другое время. Женщины могут открыто высказывать свои идеи, а вскоре они получат право голоса! Наконец-то! Их права признали, женский труд оплачивается, а мужья больше не могут называть себя хозяевами своих жен. И в этом есть и заслуга Суннивы Бьёрнебу.

Сверре спустил девочку с колен и вручил ей маяк, который только что вырезал из дерева. Восторженный взгляд ребенка был для Сверре наградой.

– Ступай. – Он погладил малышку по голове и подождал, пока она уйдет. – Ты говоришь, мы живем в другое время. Возможно. Посмотри на этот маяк. По ночам мой дедушка просыпался каждый час, чтобы подрезать фитили. Теперь лампы позволяют нам спать почти всю ночь. Линзы вращаются и стали такими мощными, что свет маяка виден теперь на очень далеком расстоянии. Времена меняются, дорогой Бундэвик, но не для всех. Надо, чтобы таких женщин, как Элиза и Суннива, стало больше, – но этого всё равно будет недостаточно. Мы думаем, что обрели справедливость, но в стенах многих домов все наши достижения рассыпаются в прах и мужчина снова становится хозяином.

Бундэвик долго смотрел на друга. И хотя он не совсем понимал, что тот имеет в виду, он видел на его лице следы боли – всё еще не угасшей. И не стал его расспрашивать.

7

– Суннива, ты там? Наверху?

– Поднимайся. Только осторожно на лестнице!

Элиза вышла из узкого коридора, который вел на галерею маяка. Она стояла в полный рост, а между ее головой и дверным проемом еще было пространство. Суннива в этом месте всегда пригибалась – она была гораздо выше многих мужчин, даже крупных, но рост будто бы тянул ее к земле, и она всегда сутулилась.

– Боже мой! Может, лучше не надо?

– Подожди. – Суннива взяла ее за руку.

– Нет, правда. У меня кружится голова.

– Иди не спеша. Держись за меня.

Галерея представляла собой деревянную площадку с тонкими железными перилами, висящую над пустотой. С высоты строения под маяком казались игрушечными. Со всех сторон – вода, то тихая, спящая, то взволнованная быстрыми лодками…

– Как же красиво, – прошептала Элиза. Одной рукой она хваталась за стекло фонаря, другой – за Сунниву, успокаиваясь от ее присутствия. Так всегда и было: рядом с крепкой и сильной Суннивой всем становилось спокойнее.

– Мне нравится приходить сюда, – сказала Суннива. – Кажется, можно взлететь. А знаешь про китов? Если увидишь кита, нужно закрыть глаза, скрестить пальцы и загадать желание. А потом открыть глаза, и, если кит выпустит воду, желание сбудется!

Элиза кивнула:

– Когда увижу кита, обязательно загадаю.

– Папа говорил, это любимое место дедушки Арне.

– Скучаешь по нему? – спросила Элиза. Она неотрывно смотрела Сунниве в глаза – большие, цвета свежескошенной травы, – чтобы только не видеть пропасть внизу.