Остров Пинель

Рука натыкается на что-то упруго-холодное. По-нехорошему холодное.

Сосуд с паникой разбивается вдребезги. Сердце торопится выпрыгнуть наружу, что в свете последних моих умозаключений отнюдь не кажется ему абсурдным.

«Что-то» представляет собой внушительных размеров пластиковый мешок, подвешенный к потолочному монорельсу, конвейеру наподобие тех, которые установлены в химчистках. Мне недостает света для того, чтобы хорошо разглядеть его содержимое. За ним темнеют еще несколько таких же мешков…

Бросаюсь назад, ко входу в комнату, Где-то тут должен быть общий выключатель… Плевать, если свет будет заметен с улицы – рассудок отказывается сотрудничать.

Щелчок выключателя.

Беспощадный свет ламп дневного света.

Емкости, сделанные из толстой прозрачной пленки, наполнены белесовато-мутной жидкостью, в супной густоте которой плавают…

Нет, этого не может быть…

Из первого мешка на меня уставился глаз, притороченный нитью глазного нерва к черепу, как вертушка йо-йо… Все остальное – я уже понимаю, что представляет собой ОСТАЛЬНОЕ – словно разъедено, растворено в туманящейся субстанции… потревоженный моим толчком череп неторопливо покачивается в ней, шевеля в приветствии нитями… Нервов?

В другом мешке я вижу конечности. Ногти – они словно продолжают расти, длинные, неестественно-белые, на руке, тянущейся из… Из ничего. Торс отсутствует: есть еще что-то вроде ноги, и чуть дальше – снова череп, обрамленный ужасной прической из нитей-нервов…

Третий мешок…

Четвертый…

В каждом находится нечто, представлявшее собой человеческое тело в различной степени деградации. Одна деталь объединяет их всех.

Призрак Ово зловеще вздымается в моем помутившемся сознании…

Черепа и присоединенные к ним нервы спинного мозга.

Похоже, только они остаются нетронутыми, тогда как все остальное – кожа, жировые ткани, мускулы, сухожилия – растворяется в «супе», чудовищной жидкости, исчадии восемнадцатого века…

У меня нет ни тени сомнения, что эти мешки содержат заготовки современных Fuongo, подготавливаемые для пересадки.

Остекленевшими от ужаса глазами я смотрю на первую емкость; на ее прочную пленку снаружи прилеплена фотография лица в полный размер. Она второпях обрезана ножницами – одно лицо, нет даже шеи…

Я уже догадываюсь, где я его видел. Энджи. Смешливая толстушка из нашей группы. На этом фото она тоже улыбается.

Следующий мешок…

Дэйв. Его фото почти не видно из-за бурдюка с останками Энджи, но очки в старомодной оправе – те же самые, в которых он был на испытаниях – лежат на дне его жуткого сосуда…

За ним – Ларри. То, что от него осталось…

Автоматически пересчитываю мешки. Их восемь.

Панически пытаюсь вспомнить, сколько человек из группы числилось в списке, присланном Крекером, под рубрикой «нет данных». Пять… Или шесть? Но явно не восемь!

Я догадываюсь еще до того, как на негнущихся ногах приближаюсь к концу страшного конвейера.

Последние две емкости пусты – вернее, в них залит «суп», но тел нет.

На предпоследней – фотография Крекера. На последней – моя…

«СЮРПРИЗ!!!»

Динамик под потолком давится хохотом.

Это их голоса – в этом нет сомнения…

Голос Ларри перекрывает остальных:

«Да тише вы там! Тише! Готовы? Раз, два, три…»

«Добро пожаловать, Джек!»

Щелчок. С жутким скрипом конвейер начинает двигаться. Мешки раскачиваются и мягко стукаются друг о дружку, словно пытаясь спрыгнуть с крюков. По комнате разносится карусельная музыка; шарманка фальшивит, и ее душераздирающее пиликанье разъедает воспаленные нервы…

Я без памяти рвусь наружу, в душную темноту карибской ночи.

…Утро. Пляж. Прибой неспешно накатывает свежий песок для утренних купальщиков. Шум волн всегда действует на меня успокаивающе, но сейчас мне не до него. Я сижу под пальмой почти у самой кромки прибоя, остекленевшими глазами глядя в сторону острова Пинель.

Господи, за что мне так достается? А я считал, что галлюцинации закончились. Неужели писанина Деламбера настолько выбила меня из колеи? А может, это были не галлюцинации?

Клочок бумаги судорожно сжат в кулаке. Я расправляю его. Глаза, слезящиеся от напряжения, отказываются верить увиденному.

Я улыбаюсь себе с фотографии; неровно обрезанный край щеки делает лицо несимметричным… То место на фото, где ножницы прошлись по горлу, отделяя двухмерную фотографическую голову от шеи, вдруг начинает яростно чесаться.

В голове надоедливо пиликает карусельная песня…

Я сорвал это фото с моего мешка там, в подвале.

* * *

Оказалось, что «Сиэттл Бест» Сен-Маартена находится в конце Фронт-Стрит, в районе новостроек – десятка три опрятных коттеджей в два этажа, которые были заботливо выкрашены в ярко-малиновый цвет.

Я рискую своей головой, показываясь в кофейне – но все же теплится надежда на то, что мне удастся как-то предупредить Крекера до того, как его схватят. Или убьют… Мне уже ясно, что я сам жив до тех пор, пока жив – или не пойман – Крекер. Дикая сцена в подвале и бессонная ночь усилили мою подозрительность. По пути в «Сиэттл Бест» мои глаза без устали обшаривали столбы и стены домов в поисках листовки Интерпола с моей фотографией.