Остров Пинель

Хочется верить, что никому нет дела до загоревшего до черноты, тощего бородача, приткнувшегося за столиком в углу со стаканчиком воды.

Нервы оголены.

Крекера нет. Часы на стене над прилавком с моей точки видны хорошо. Если он не появится, через двадцать минут я ухожу. Что делать дальше – увидим; будет день, будет и пища.

Пища…

Заставляю себя не думать о еде.

Кто-то шмыгает носом за моей спиной. Я осторожно оборачиваюсь…

Не он. Какой-то черный, в пестром берете «а-ля Боб Марли» и с традиционным «Но проблем, мон!» жалуется продавцам на хроническую простуду.

Ф-ф-фу-у-ух…

Секундная стрелка на часах движется медленнее ленивца.

Может, с ним что-то случилось – уже здесь, в Филипсбурге?..

…Прошло не двадцать минут, но все пол-часа. Страх тонкими лапками усиливает фокус моего зрения. Этот «джамэйкан мон» – не за мной ли он следит? Две мамми в цветастых платьях – наверняка непричем… Или…

А тот, в сандалиях и шортовом костюме-сафари? С чего бы это он пялился на одну и ту же страницу рекламной брошюры последние минут десять? И вообще, когда он здесь появился?

Звук упавшего на пол подноса с посудой подбрасывает меня вверх.

Все, отрываюсь!

Я прохожу мимо пробковой доски, на которой приколото дневное меню – и…

Изумление, смятение, суеверный страх приклеивают мои ноги к полу.

В дополнение к меню, доска увешана клочками бумаги с самодельными объявлениями, оставленными посетителями – «Продаю», «Куплю», «Динки – я приехала!», «Коты, собираемся в полночь…», и так далее.

Среди всей этой шелухи мои неверящие глаза вновь и вновь пробегают одну и ту же короткую строку:

«Бунюэль, сними меня!»

Бунюэль – это я.

Я снимаю записку с доски (кажется, что моя спина исколота взглядами любопытствующих посетителей), и выползаю на улицу.

Пальцы дрожат и долго не могут развернуть записку.

«Меня по-прежнему ведут – очень плотно. Прийти не смог. Увидимся вечером.

Лепра-Пинель.

Тендер четыре тридцать.»

В записку был завернут пятерик – на тендер.

Билет в одну сторону.

…Закоулок темен, несмотря на яркий солнечный день. Высокие стены закрывают доступ не только свету, но и воздуху. Запахи нечистот и гниющих отбросов настолько густы, что их можно наталкивать в кастрюли и варить вместо супа. В окне второго этажа истошно вопит мальчишка, которого привычно лупит усталая мать. На куче мусора у заколоченной угловой двери сидит, прислонившись спиной к стене, «ломающийся» наркоман со старчески-печеным бородатым лицом. Ноги в рваных «Найках» дергаются, взбивая пену в зловонной луже, руки не находят места, то обхватывая голову, то прижимаясь к груди… Временами он начинает, стуча зубами, монотонно раскачиваться, и тогда кроссовки издают чавкающий звук, а куча под ним постепенно разъезжается, так что он в конце концов оказывается сидящим в луже.

Странно наблюдать за собой со стороны.

Мне безразлично, что происходит вокруг. Мир сузился до размеров моего мозга, который отчаянно хочет одного – покоя. Что-то лопается и снова вспухает в нем, стремясь вытеснить остатки здравого смысла.

Потом я успокаиваюсь. Меня не так просто загнать в угол. И уж тем более вытравить. Я не крыса.

Время показать зубы.

* * *

Поразительно, как быстро темнеет на Карибах. Солнце буквально сваливается за горизонт. Стремясь удержаться в небе, оно лихорадочно растыкивает последние яркие лучи в окружающие облака.

Я где-то даже горд собой, горд тем, как мне удалось справиться с паникой и отчаянием. Холодная ярость течет в моих венах вместо крови. Я вижу все просшедшее со мной в совершенно другом свете.

«Не доверяй никому».

Пешка проводится в ферзи за пять-шесть ходов. Проще простого, но сколько перипетий окружают эти незатейливые перемещения…

Я был пешкой. Мной руководили, меня двигали все это время. С одной целью.

Я поеживаюсь от переполняющей меня злобы.

Раскат грома потрясает развалины, заглушая на мгновение шум волн внизу, на рифе. Приближается шторм.

Я оглядываюсь.

Почти не помню, как я добрался сюда, в бывшую колонию прокаженных. День заканчивался, и тендер шел на Пинель пустым. Толпа возвращавшихся пляжников, ожидавших тендер на острове, уже сгрудилась на причале, мешая худому грязному бомжу сойти на берег. Впрочем, ему не надо было прикладывать для этого особых усилий – от него так несло помойкой, что толпа невольно расступалась…