Остров Пинель

Черная масса рифа грозно вырастает за спиной Эжени, и, прежде чем я успеваю что-либо предпринять, длинный отрог элкхорн-коралла протыкает ее со спины… Жуткий хруст раздираемой плоти передается водой не ушам, но всему моему телу. Новая молния ярко освещает воду, и я с ужасом вижу, как майка на ее груди оттопыривается под напором прошедшего насквозь коралла… Кровь, льющаяся изо рта и из раны, выглядит чернильно-черной. Эжени хищно скалит зубы, дергаясь в конвульсиях… Наконец, ветка коралла, не выдержав, обламывается, и она начинает медленно опускаться в глубину.

Я отпускаю ее.

Навсегда.

Она прокололась до того.

Когда-то давным-давно я мечтал стать знаменитым кинорежиссером. О том, что моя мать в шутку называла меня Бунюэлем, я рассказывал только одному человеку. И этим человеком был не Крекер.

Я завороженно слежу за тем, как шлейф крови разматывается вслед за ее агонизирующим телом. Не могу оторваться. Кровь из моей простреленной руки смешивается с ее кровью. Боли уже нет. Как сладко не дышать… Голова наполняется гулом прибоя. Меня удивляет то, что расстояние между нами не меняется – между тем, она неуклонно идет ко дну…

Треск волос, которые кто-то с силой выдирает из моего скальпа, заставляет меня очнуться. Сильная рука уверенно тащит меня на поверхность, и вот я уже захожусь в долгом, изнурительном кашле, хватая воздух измученными легкими. Дождь ходит веером по поверхности моря, молния за молнией буравят воду, и в их феерическом свете я снова вижу до отвращения знакомые зеленые «перья» на белобрысой голове…

Я чувствую под собой твердую, скользкую поверхность палубы – лодка? катер? – но долго гадать не приходится, потому что, несмотря на мои слабые протесты, Квагги самозабвенно начинает сеанс искусственного дыхания «рот в рот»…

Часть пятая

Местным жителям кондиционеры все еще в диковинку.

Высокая крыша из пандануса, которая, кстати, обходится иногда в цену кондиционера – до десяти долларов за квадратный метр, при ста квадратах площади покрытия получается кило – надежно укрывает дом от непогоды и от палящего солнца. Стен нет, только опоры для массивной крыши, поэтому бриз с моря свободно разгуливает по дому, беспардонно заглядывая в комнаты, которые условно ограничены раздвижными панелями. Опоры искусно покрыты резьбой, отражающей великую войну бога Мапути с Рыбой-Солнцем.

Я играю в шахматы сам с собой, пригубливая в меру прохладное пиво. Местное «Хинано» по качеству не уступает «Хайнекену», который здесь стоит не дешевле виски – доставка, туда ее…

Рука чешется. Сквозное ранение затянулось, но свежий струп еще беспокоит. Это – и еще редкие, неясно-болезненные воспоминания об Эжени – составляет то немногое, что связывает меня с недалеким прошлым.

Теоретически я знал о том, что такое Программа защиты свидетелей. Читал в книжках, видел фильмы, слышал рассказы. Зачуханные отели, невозможность общаться с близкими, постоянный страх быть обнаруженным.

В моей ситуации это больше напоминало классный отпуск. Правда, я по-прежнему имел смутное представление о том, из-за чего меня упрятали за десять тысяч километров от Штатов. Я догадывался, что меня укрывает какое-то заковыристое агентство – более зубастое, более титулованное, чем ФБР, ЦРУ или АНБ, наверняка более щедро финансируемое, иначе бы я сидел сейчас где-нибудь в Огайо или Монтане – но это не делало мою жизнь легче.

Мне не было страшно. Было безысходно, неопределенно, и терзала проклятая совесть.

Эжени…

Ну да, она хотела меня убить, и я защищался. Все верно. Но с течением дней тоска и меланхолия не исчезали, и мне становилось все безразличнее, что произойдет со мной. Наверное, я все еще любил ее. Это было противоестественно, неправильно – и тем не менее, я не мог справиться с этим странным чувством. Сейчас мне казалось, что я отдал бы правую руку за то, чтобы вернуть все на два месяца назад, в тот день, когда мы собирались на проклятую экскурсию.

Это было сродни полиомиелиту. «Лижет суставы и кусает сердце»…

Я-играющий-белыми объявляет шах мне-играющему-черными в надежде, что коварная «вилка» конем останется незамеченной.

Движение за моей спиной едва уловимо – и все же я его чувствую.

«Слон накрылся…»

Я вздрагиваю. Не скрою, мне хотелось бы забыть этот голос, но его обладатель спас мне жизнь.

«Разговор есть…»

Джоди изменился. Исчезли «перья»; теперь его голова была выбрита до состояния бильярдного шара. Гавайка, брюки, сандалии – дот-комовец в отпуске, ни дать ни взять. Я вдруг сообразил, что мало видел его при дневном свете.

«Выпьешь?»

«Мне вот на материке посоветовали – испробовать напиток из местного фрукта нони… сделаешь?»

«Я-то сделаю, но выпить ты его все равно не сможешь, слишком уж вонюч…»

Обычный треп в преддверии чего-то более серьезного.

Джоди пристально глядит на меня. Как мало в нем осталось от того скучающего санитара в медпункте «Приключения Морей»…

«Ладно, давай колу со льдом,» – сдается он.