Остров Робинзонов

Осаждающие еще раз первые потеряли терпение. Утром на девятый день Каванту, поднявшийся раньше всех на заре, громким голосом призвал товарищей к оружию.

Регатоэс не было видно на скалистом берегу.

Человек тридцать из них успело с помощью веревок спуститься на низменную отмель и перешеек, пользуясь ночной темнотой. И вот, вооруженные кто ружьем, кто топором, кто револьвером, держа нож в зубах, они окружили корабль, выстраиваясь в колонны, чтобы напасть всем скопищем на твердыню «Сен-Жака», защищаемую сорокалетним беглецом, подростком восемнадцати лет, девушкой годом моложе, индианкой и ее мальчиком. Таким образом, на каждого из осажденных приходилось почти по десять противников, нечто аналогичное с битвой Леонида против персов в Фермопилах.

Однако численное превосходство врага не заставило храбрецов упасть духом. Сеньор регатоэс Магалиао, выступив вперед, с высокомерной наглостью произнес на ломаном французском языке, обращаясь к Жану:

– Господин человек, отдайте твое оружие.

Сын доктора Риво, чувствуя, что в нем заговорила благородная кровь, отвечал, подобно спартанскому герою:

– Приди и возьми его!

Разбойники только и ожидали этого вызова. Он послужил им сигналом.

С криками ярости бросились они на приступ. Но Жан, предварительно приняв свои меры предосторожности, вскочил на мостик, громко отдавая краткое приказание:

– Жанна, Ильпа, Сари, к люку! Каванту, к Гочкису!

Сам он принялся поворачивать митральезу Максима, тогда как его товарищ бросился наводить пушку-револьвер.

Смертоносный, страшный, грянул двойной залп, как гром, осыпав снарядами перешеек и низменную отмель. Пятнадцать человек из числа осаждающих упали как подкошенные. Остальные кинулись бежать сломя голову, прочь, за исключением четырех, которые, уцепившись за канаты бушприта, влезли на палубу и выстрелили на удачу по защитникам разбитого судна.

Однако их дальнейшим подвигам скоро был положен конец. Выстрелом в упор Жан размозжил голову первому вступившему на борт «Сен-Жака», второго, как цыпленка, загрыз Золотая Шубка, который загладил этим совершенное им некогда бесчинство. Третий получил ловкий удар ножа от руки гасконца. Но никто не успел остановить четвертого; толкнув Ильпу и Жанну, он бросился вниз по лестнице, которая вела в каюты.

Осажденные поднялись на лесенку. Две пули из карабина, пущенные вдогонку, уложили еще двоих беглецов. Остальные находились уже вне выстрелов. Кроме того, доблестным защитникам «Сен-Жака» было не до преследования побежденных.

Их героизм не обошелся без печальных последствий. Четверо из пятерых оказались ранеными.

Револьверная пуля оцарапала Жану левую руку от локтя до плеча, и он истекал кровью. У Каванту было прострелено правое бедро. Человек, проникший во внутренность парохода, прикладом своего ружья оцарапал кожу на лбу Жанны у самых волос и сделал ссадину на шее мужественной Ильпы.

– Ах, разбойник! – вскричал Жан, вне себя от ярости. – Я захвачу его живым, чтобы расстрелять, как злодея.

И он бросился по внутренней лестнице, чтобы захватить бандита в коридоре возле трюма.

Однако надо думать, что этот человек вовсе не желал подобной встречи, потому что не стал дожидаться нападения своего молодого противника. Напрасно Жан разыскивал его по всем отделениям судна – он как в воду канул. Тогда юноша возвратился на палубу, где его сестра, несмотря на собственные страдания, перевязывала раны товарищам. Ее особенно тревожила серьезная рана Каванту, которая была очень глубока.

Наложив ему компрессы и повязки, она занялась братом; рука молодого Риво опухла и причиняла ему сильнейшую боль.

Пострадавшим было необходимо отдохнуть по крайней мере один день, потому что первым последствием значительных ран непременно является большой упадок сил. Если б разбойники воспользовались этим моментом, чтобы возобновить приступ, очень вероятно, что они преодолели бы сопротивление, оказанное им защитниками «Сен-Жака».

К счастью, они не догадывались о том, насколько пострадали их противники, а канонада с борта корабля привела их в такой ужас, что они не смели показаться из лесу и даже не решались подойти к краю берегового утеса, бросив своих несчастных раненых, тяжело стонавших между убитыми на низменной отмели и на скалистом перешейке.

Они до того струсили, что даже не подобрали семи ружей, которыми была вооружена колонна, ходившая на приступ, и при наступлении ночи Жан, выспавшийся днем, когда все успокоилось после жаркой схватки, отважился спуститься на скалы и захватить брошенное оружие, чтобы сделать его негодным к употреблению, испортив замок.

Следующий день прошел так же благополучно. Регатоэс не показывались.

Это позволило пострадавшим предаться благодетельному отдыху и, не переставая наблюдать за тем, что происходило вокруг, лечить свои раны. Жан с радостью видел, что опухоль на руке быстро опадает. Новой перевязки, сделанной Каванту, было достаточно, чтобы убедиться в сравнительной легкости полученного им повреждения. У него были пробиты только мускулы, а кости остались целы.