Остров Робинзонов

В ту же минуту все четверо регатоэс принялись с лихорадочной поспешностью рыть землю своими ножами под равнодушным взглядом пленного, стоявшего в нескольких шагах от них в позе, какую могут принимать только убежденные фаталисты.

Эта первая попытка не привела, однако, ни к каким результатам. Клинки пачкались понапрасну, как и руки, переворачивая почву бухты.

– Глубже! – отвечал Серафим на гневные вопросы бандитов.

И снова, согнувшись над расширявшейся ямой, они с ожесточением принимались за работу.

Индеец по-прежнему оставался невозмутимым.

В эту минуту ему было сравнительно легко убежать, потому что разбойники сняли путы с его ног и только тонкая веревочка стягивала его руки за спиной повыше локтей.

Дикарь был мужчина сильный и хорошо сложенный. Казалось, простого усилия было бы достаточно ему, чтобы порвать свои непрочные узы. Однако он этого не сделал. С той же упорной невозмутимостью пленник продолжал ободрять поиски своих четверых спутников, а при каждом упреке, обращенном к нему, ограничивался тем, что повторял, не выходя из своего флегматического спокойствия:

– Вы плохо ищете. Это, пожалуй, оттого, что у вас нет нужных орудий.

Между тем время проходило, надвигалась ночь. Она внезапно опустилась на землю, без сумерек, захватив бандитов за бесплодными поисками золота.

Только тут индеец сбросил с себя маску равнодушия. Молния ненависти вспыхнула у него в глазах, тогда как вызывающий смех сорвался с его губ. Он сам начал высмеивать своих мучителей.

– Глупцы, – говорил им краснокожий на своем наречии, пересыпая его португальскими словами, – неужели вы могли поверить, что я, рукуйен, выдам вам свою тайну и укажу, где найти то золото, из-за которого вы совершаете столько преступлений?

Он не успел сказать ничего больше. Магалиао кинулся к нему с занесенным ножом в руке. Серафим видел, что ему готовится, но не пытался уклониться от удара, отвести клинок хотя бы машинальным движением. К чему? Эти люди могли его убить. Гораздо лучше умереть сейчас, без лишних мучений.

Однако удар не был нанесен. Мулат одумался. Он подал знак, и сообщники бросились вчетвером на безоружного.

– Не так надо покончить с ним! – заревел злодей. – Я хочу насладиться его агонией.

Тогда они крепко связали несчастного, и трое негодяев принялись собирать большими охапками сухой хворост, который сложили в кучу наподобие костра и бросили на него свою жертву.

– Ха-ха! – хохотал Магалиао. – Ты хотел посмеяться над нами. Напрасно! Теперь наша очередь потешиться над тобой.

Серафим не оказывал ни малейшего сопротивления. Он стоически жертвовал своей жизнью, ожидая конца пыток.

Но это презрительное спокойствие приводило начальника шайки в еще большую ярость.

– Эй ты! – крикнул он, весь дрожа от бешенства. – Скажи-ка нам, коли у тебя уж развязался язык, почему тебе вздумалось нас одурачить?

Против всякого ожидания и к великому изумлению палачей, индеец заговорил:

– Хорошо, я вам скажу всю правду, – начал он, – чтобы мое мщение было полным, чтобы прежде, чем умереть, я мог насладиться вашей бессильной яростью, вашим гневом на то, что вы, как глупцы, выпустили из рук тех, кого преследовали.

– А! Так ты сочувствуешь этим беглецам?

– Да, – объявил пленник, – потому что в числе их находятся жена моя Ильпа и сын наш Сари, также бежавшие от вас. Я хотел спасти тех белых, так как они приютили, кормили и берегли мою семью. Если б вы не послушались меня, то, пожалуй, догнали бы их у кашуэры Сан-Пабло. Теперь же она осталась у нас позади, а те, которых вы разыскиваете, плывут дальше по реке, не боясь вашего мщения. Вы можете меня убить, если это доставит вам удовольствие, я уношу с собой тайну бухты с золотыми россыпями и умираю довольный, что помешал вам совершить новое преступление.

Бандитов окончательно взорвало признание индейца. Они всей гурьбой набросились на него и пустили в ход свои мачете, принимаясь всячески калечить и уродовать несчастного.

Свирепые регатоэс, жестокие потомки прежних завоевателей Америки, сохранили варварские нравы своих предков.

Вид проливаемой человеческой крови, мучения и ужас предсмертной агонии радуют их сердца, веселят их и опьяняют так же сильно, как зрелище боя быков, приятно волнующее душу истого испанца.

Магалиао не хотел, чтобы Серафим умер сейчас же. Он не велел окружавшим его чудовищам наносить своей жертве ни одной раны, которая могла бы принести несчастному избавление, прекратив его жизнь. Напротив, он желал, чтобы его враг исходил кровью изо всех вен, терзаемый москитами и вредными мухами, жала которых будут удваивать нестерпимую боль бедного индейца.

И вот отточенные клинки начали свою работу на теле пленника, с целью вырвать у него жалобу или стон. Мучители прибегали ко всевозможным жестокостям, какие только могли изобрести. С рассчитанной, зверской медленностью пытали злодеи беззащитного Серафима. Острие кинжалов проводило полосы на его коже, чертило на ней замысловатые узоры, сочившиеся кровью. Вскоре все тело жертвы обратилось в одну сплошную рану и стало похожим на бронзовую статую, по которой текли алые струйки с головы до ног.