Остров Родос – властелин морей

Однако, как оказалось, его слова, сказанные про бреши, упали на благодатную почву: среди итальянских и испанских рыцарей пошла молва, что, коль скоро укрепления не выдержат первого же приступа, не лучше ль почетно сдаться и сохранить жизнь хотя бы местным обитателям. Кроме того в воздухе по-прежнему витали ложные известия о подходе султана со стотысячной армией. Они выбрали своим предводителем все того же итальянского рыцаря-секретаря Филельфуса, которого магистр весьма ценил, и поручили ему изложить свои соображения д’Обюссону. Магистр сказал им, как писал аббат Верто: «Господа, если кто чувствует себя здесь в опасности, порт еще не настолько блокирован, чтобы вы не нашли средств выбраться отсюда. Но если вы считаете себя пригодными остаться с нами, не говорите более ни слова о прекращении военных действий или заплатите за это жизнями». По «жизнеописанию», магистр пообещал их повесить – что было особенно позорно, поскольку вешали в те времена только простолюдинов, а дворянам рубили головы. Однако горше того, как отмечает Августа Феодосия Дрейн, было то, что он назвал рыцарей не «братья», как всегда и как было принято, а «господа»… Рыцари устыдились; итальянское подразделение крестоносцев, желая реабилитировать себя в глазах магистра, в количестве 50 человек ночью сделало вылазку против вражеской батареи: заклепали пушки, сожгли деревянные палисады и торжествующе вернулись с турецкими головами на пиках. Однако все понимали, что эта удача – временная, оборона продолжилась. Паша бомбардировал город круглосуточно; под прикрытием артиллерии турки засыпали ров перед гетто и приготовились к штурму. Сознавая, однако, во что он обойдется, Мизак предложил д’Обюссону сдачу. Магистр, желая оттянуть время для ремонтных работ, предложение сразу не отверг. На следующий день у края рва состоялись переговоры. Со стороны рыцарей прибыл кастелян Родоса брат Антуан Голтье, паша тоже лично не прибыл, послав представителя, некоего старого бея Сулеймана. Сладкоречивый турок, высоко оценив доблесть рыцарей, заметил, что теперь, с их стороны, безнадежная защита крепости уже не мужество, но безумие, заодно обвинив их в бесчеловечности по отношению к жителям, которых они заставляют так страдать, и описав грядущую резню мужчин и насилие над женщинами в случае штурма.

Магистр, на самом деле, находился неподалеку, и фактически через кастеляна сам ответил туркам, что тот плохо информирован и при штурме встретит новые стены и рвы и бесстрашное единодушие христиан. Что же касается обещаний Мехмеда, то все хорошо знают им цену – туркам припомнили вероломную расправу с Давидом Комниным, императором Трапезунда, и его детьми, а также князьями Боснии и Митилены. На том переговоры и закончились. Паша в ярости объявил, что отдает город на разграбление войску, повелел вырезать всех родосцев, кроме детей – для последующей продажи, – и вновь напал на еврейский квартал; беспрестанный обстрел мешал христианам очищать засыпающийся обломками ров.