— Понимаю, — сказал доктор. — Во-первых, вы хотите пресечь лишние разговоры. А, во-вторых — хотите устроить крепость в передней части корабля.
— Но-со-вой, — процедил сквозь зубы моряк.
— Именно это я и имел в виду, — согласился Листьев. — Опасаетесь бунта?
— Я сказал только то, что я сказал, кошку мне в пятку. У меня вся жо… ну да вы знаете. В общем — береженого Бог бережет, а не береженого — конвой стережет. Мне бы хотелось верить, что Васильев и прочие даже пирожка не тиснули со стола без мамкиного позволения, но я хочу… даже требую подойти к вопросу стратегически и тактически грамотно, в противном случае, как я уже сказал — я сушу весла.
Ежу понятно, что в девять утра мы не отплыли. Не отплыли и в десять, и даже в одиннадцать. Во-первых, потребовалось время, чтобы перетащить ящики с «научным оборудованием» на нос. Конечно, я не полный идиот, и я понял, о каком научном оборудовании идет речь. Но я никак не ожидал, что его столько! Да еще и такого! В одном из ящиков — я готов был поклясться — лежал станковый гранатомет! Куда? Зачем столько?
Из другого ящика доктор достал три Макаровых, один заснул себе за пояс, второй — отдал Петровичу, третий — протянул мне. Но я скромно отказался — ведь у меня в сумке лежали два Стечкина!
— Тогда передай капитану, — предложил Олег Павлович.
— Что!? — скривился Торопов. — Этому сыкуну? Чтобы застрелился на всякий случай?
— Дружище, — обезоруживающе улыбнулся Листьев. — Вопреки моим ожиданиям, вы умудрились найти целых двух людей, кто заслуживает доверия. И Смольный — один из них.
— А второй? — спросил я.
— Второй — Серебряков.
Собственно, тогда я и сделал первую глупость, спасшую жизнь, если не всем нам, то мне — точно. Отдав Макарова капитану, я посчитал несправедливым подвергать опасности кока, чья верность общему делу не вызывала сомнений, и отдал ему один из своих Стечкиных.
Еще одна причина задержки в отправлении заключалась в том, что у Торопова, пока он работал помощником мэра Владивостока, в городе появилась масса друзей, которые, вдруг, решили проводить его. И каждому всенепременно нужно было побывать на «Скифе»! Думаю, такого количества депутатов, коммерсантов и иных лиц весьма немалого ранга наш сторожевик за один день повидал столько, сколько за всю предыдущую жизнь!
И еще кое-что. Я, конечно, не большой любитель совать нов в чужие дела, но исходя из обрывков разговоров стало понятно, что Андрей Петрович вложил в мероприятие не только свои деньги. А, возможно — вообще и не свои деньги! Вот же старый хитрец!
Потом мы пообедали. Кок приготовил солянку, а на второе — рис с котлетами. Затем произошла еще одна перепалка замполита с капитаном, в ходе которой подполковник поглаживал карман, в которой утром спрятал Макарова. После этого прибыло еще несколько человек пожелать нам «попутного ветра».
Последним был Марк Абрамович. Да-да, тот самый, что владелец ломбарда. Сам он называл себя «старым, бедным, больным евреем». Бедным он точно не был. Ходили слухи, что корабль принадлежал через подставных лиц именно ему, и продал он его Торопову втридорога. Впрочем, это были лишь слухи…
Но, в итоге, отплыли мы лишь под вечер…
10. Путешествие
«Скиф» отплывал красиво, при полной иллюминации ходовых огней. Стоял полный штиль. «Болото», как сказал Смольный. И еще добавил, что это не к добру. На других судах в бухте тоже зажглись фонари, и отражались в воде Золотого Рога. Но, конечно, они не могли соперничать с закатом, превратившим водную гладь в жидкий огонь.
— Мы не мыши, мы не птахи… — затянул кто-то из команды.
— Мы ночные ахи-страхи, — подхватил второй голос.
— Мы летаем-кружимся, — продолжил первый.
— Нагоняем ужасы… ужасы! — запели сразу несколько голосов.
Я сразу вспомнил свой старый добрый «Адмирал Казакевич», покойного Полковника, царствие ему небесное, так любившего эту песню, и часто певшего ею. Вспомнил и Леночку, и Дядю Степу, и Бьянку, земля ей пухом. Забавно, но тогда, когда Григорьев пел эту песню в хорошо освещенном ресторане гостиницы — мне казалось смешным, что взрослый, если не сказать — старый, здоровый мужик поет детскую песенку из мультика. Сейчас, когда мы бороздили Японское море в гордом одиночестве, мне этот хор показался… жутковатым!
Совершенно внезапно я обнаружил, что я тот, что был несколько месяцев назад, и я этот, который стоит на носу бороздящего волны корабля — два совершенно разных человека! Тот я хрен бы когда поплыл за тридевять земель на какой-то непонятный остров в Индийском океане за какими-то сомнительными сокровищами. А этот я — вот он, стою на баке, подставив лицо соленому морскому ветру.
— Мы — чердачные, печные, страхи темные, ночные…
Никогда не был набожным человеком, но появилась мысль, что надо было сходить в церковь и поставить свечку Полковнику за упокой души. Ей-Богу, мне почудилось, что вот он сейчас, стоит у меня за спиной, смоля свою сигарету!
Я резко обернулся, но увидел лишь Серебрякова, который, отставив костыль далеко в сторону, курил, по-солдатски спрятав огонек сигареты в ладонь.