– А ну, Бродников, приставь-ка к этим трем… двоих ребятишек, – пошел на хитрость Агафьев. – Может, тогда язык у кого развяжется.
Бродников с Нагорным бросились исполнять приказание, оторвали из толпы Таню и Ваню Мельниковых, приставили к стене рядом с Варварой Берестовой. Агафьев махнул рукой. Охранники клацнули затворами.
– Божечки! Да что же это такое делается! – взмолились женщины. – Детей-то за что?
– Ых, сучье племя! – взвизгнул Коробейников. – А когда наших убивали, Бога своего не вспоминали?
– Да не убивал их никто! Они сами… – в исступлении закричала Анна и этим решила ситуацию.
– Сами?! Как это, сами? А ну, говори, чертова холера!
– Все скажу. Только не стреляйте, отпустите всех! Из них никто не виноват, – подавленно просила Анна и призналась: – Я сама виновата.
– Ты? – довольно усмехнулся Агафьев. – Ну что же, тогда рассказывай!
– Так заведите всех в избы, холодно!
– Ладно, – согласился Коробейников и приказал: – Герасимов! Заведите всех по избам под охрану. Да глаз с них не спускайте!
Охранники загнали всех в дом Берестовых. Коробейников, Агафьев и Кольцов прошли с Анной в дом для допроса. Все это время присутствовавший при разговоре Андрей Кольцов молчал и для разговора с Анной последовал без приглашения командиров. Впрочем, те на этот счет не противились. Коробейников и Агафьев знали, что Кольцов из эскадрона Соломеева, обладающего неограниченными правами. Этим было все сказано.
Когда они остались одни, Агафьев приказал:
– Ну, рассказывай все!
– С самого начала? – спросила Анна.
– Да, с самого начала, – подкуривая папироску, ответил тот, не предполагая, что может услышать.
Анна начала издалека, с тех времен, когда их пригнали на Ломоватскую заставу. С той самой ночи, когда ее и Катерину Маслову изнасиловали Терехов и Савельев. Коробейников нервно закрутил головой, хотел прервать Анну, но Кольцов строго оборвал его:
– Не перебивайте. Пусть продолжает.
– Так она тут сейчас может наговорить что угодно! – поддерживая Коробейникова, возмутился Агафьев. – Где Терехов и Савельев? Где доказательства?
Анна, чувствуя некоторую поддержку, склонив голову от стыда, продолжила:
– Когда все было… я у Авдея пуговицы откусила. А потом бросила ему в могилу.
Сокрытые преступления будут рассказаны Кольцовым в уездном комиссариате, что отрицательно скажется на службе бесчинщиков.
Она рассказала о невыносимой жизни ссыльных на острове Тайна. О периодических насилиях охранниками женщин. О голоде, отсутствии продовольствия и одежды, о свирепствовавшей чахотке и полном равнодушии начальства Ломоватской заставы, злом шатуне, который задавил и съел ее дочь Катю, полном бесправии ссыльных и еще о многом другом, что вызывало у Андрея Кольцова взрыв негодования.
– Что же это такое у вас тут творится, товарищи командиры? – дождавшись, когда Анна закончит рассказ, спросил он у охранников. – Вы для чего тут назначены: обеспечивать работоспособность ссыльных или жрать от пуза и лакать водку?
Коробейников и Агафьев – что караси на сковородке жарятся, но не могут выпрыгнуть.
– Да уж… бывают недостатки в обеспечении… – пережевывая слова, с мокрым от холодного пота лбом едва смог ответить начальник заставы. – Но и она тоже… – посмотрел на Анну с такой злобой, будто хотел ее тут же порвать на мелкие кусочки. – Она тоже слишком тут много наплела. И медведи ей тут… От голода опухла… С острова не разрешали выходить. Да кто им не разрешал-то? Пусть бы выходили, но сказали, что им надо…
– Как же, выходить! – холодно продолжала Анна. – Вы сами говорили, что если кто-нибудь на мыс ступит, так сразу пулю между глаз получит. А про голод… На наших ребятишек посмотрите, они едва ноги передвигают. Каждую неделю кто-то умирает. А медведь вон! К роднику с собаками сходите, они вам сразу знать дадут.
– А кто может подтвердить твои слова? – спросил Кольцов.
– Все могут. Прасковья Берестова или та же бабка Варвара, дед Михаил Зырянов. Да кто угодно!
Позвали Прасковью. Та подтвердила рассказ Анны.
Заложив руки назад, Кольцов беспокойно ходил по избе взад-вперед, не переставая повторять:
– Дела! Ну и дела!..
Коробейников и Агафьев вжались, словно бурундуки в норках, слушая шаги медведя. Поняли, что дело, возможно, пахнет судом.
Проверяя слова Анны, отправили с Прасковьей охранников к роднику. Еще двоих заставили откапывать могилу Авдея Савельева.
Первыми назад вернулись красноармейцы с Прасковьей. С побелевшими лицами, бойцы доложили, что медвежьи следы есть. Собаки лаяли на шатуна, но тот ушел в болото.
Вскоре откопали Авдея. Тщательно просматривая не успевшую затвердеть землю, нашли две пуговицы. Кольцов их внимательно осмотрел. Сомнений не было. Такие пуговицы были только у охранников заставы. Он завернул их в тряпочку, положил в карман как вещественное доказательство. Осматривая страшную рану на лице Авдея, спросил, о случившемся. Анна рассказала всю правду, скорбно закончив:
– Не хотела я его убивать. Он сам споткнулся и… глазом – на палку.