Остров за островом

Ветер срывал с меня одежду, впивался ледяными иголками в щеки, не давал распрямиться. Палатка чуть заметным пятном растаяла вдали, низкие тучи были похожи на летящее тряпье. Хлынул дождь. Я вмиг промок до нитки. Вернуться в палатку тем же путем мне не улыбалось. Уж лучше было идти в обход вокруг озера. Расстояние было примерно одинаковое, а на новом пути могло попасться что-нибудь неожиданное. Надежда на неожиданное всегда облегчает путь. Я все равно вымок. Хуже не будет…

Из серой мглы, точно белая заплата, появился водоем № 3. С пригорка через мокрые стекла бинокля я увидел множество светлых птиц, сидевших на берегу заливчика. Я подошел поближе, но они даже не сдвинулись с места, хотя шеи их настороженно вытянулись. Это были Магеллановы гуси. Они, как и я, были недовольны погодой. Их нежелание двигаться с места объяснилось само собой. Гуси линяли. Белые самцы выглядели неприлично голыми, буроватые самки — оборванными и неопрятными. Им было холодно и не хотелось шевелиться. В воде они замерзли бы еще больше. Летать они не могли. Три недели гуси будут стоять неподвижно и ни разу не поедят досыта. По их виду могло показаться, что они потеряли всякое желание жить.

На противоположном берегу озера за низкими, поросшими травой островками я высмотрел несколько ослепительных белых птиц. Ошибки быть не могло. Там было штук пятьдесят черношеих лебедей, если среди них не замешались Магеллановы гуси. Но в этот вечер я к ним не пошел.

Путь назад, навстречу ветру, был добровольной пыткой. Ветер захлестывал мне струйки дождя под куртку. По штанинам вода стекала в широкие голенища сапог. В сапогах набралось столько воды, что мне казалось, будто я иду вброд. Град стучал по крышке телеобъектива, и она звенела, словно множество маленьких колокольчиков.

Чтение писем под вой урагана

Летняя ночь на Фолклендских островах имеет мало общего с нашей северной летней ночью. Правда, местные жители говорили, что у них уже давно не было такого плохого лета. Но эта летняя ночь у водоема № 2 была похожа на кошмарный сон. Ветер надувал палатку, словно воздушный шар, через каждые полчаса налетал шквал со снегом и градом. Он неистовствовал минут пятнадцать, а затем стихал, оставляя сосущее чувство пустоты. Но палатка не промокала, и я занимался разбором почты, которая добиралась до меня два с половиной месяца.

Доктор Де Фриз, работавший на исследовательской станции имени Чарлза Дарвина на Галапагосах, в письме, пересланном сюда из Швеции, описывал фантастическое извержение вулкана на острове Фернандина, где я год назад снимал фильм о нелетающих бакланах и самых северных в мире пингвинах и где от доисторической эпохи остались похожие на драконов морские игуаны, питающиеся водорослями. Через три дня после извержения доктор Де Фриз вместе с другими учеными поднялся к кратеру. Ими было установлено, что дно кратера опустилось на триста метров и что бывшее там озеро вторично исчезло за последние десять лет. Во время спуска ученые зарегистрировали 54 подземных толчка. Чтобы сохранять равновесие, им приходилось опираться на палки…

Напоминание о неуплаченных налогах и требование явиться на занятия по гражданской обороне я отложил не читая. Длинная рука закона не могла дотянуться до этой палатки, и я при всем желании не мог бы в данную минуту выполнить свой долг перед отечеством.

Эскимос Нельсон Алова с острова Святого Лаврентия прислал письмо с благодарностью за посылку с платьями для его дочери Кристины, которая дошла до них только через год. Он писал об удачной охоте на моржей в Беринговом море, о том, что его судно чуть не затонуло под тяжестью сала, шкур, моржового клыка, тюленей, морских птиц и других даров этого холодного моря.

Письма от матери, от дочери, от больного друга, от одного искателя приключений, который рвался поехать со мной в следующее путешествие в качестве повара, и от другого, который предлагал служить носильщиком… Занесло машину, умер друг… Письма грустные, письма веселые, новости, рецензии. Друг Улоф писал, что нация всеобщего благоденствия раскошелилась на сто миллионов крон в честь памяти какого-то ребенка, который умер две тысячи лет тому назад. А в менее богатых странах тысячи детей умерли от голода, пока я читал эти строки.

Меня разбудил ветер, хлопавший краями палатки. Серые, резко очерченные тучи, между ними синие щели. Ветер гнал меня по пустоши, вверх — на пригорки, вниз — в лощины. Гуси, щипавшие траву, испуганно загоготали у меня под ногами. Овцы, не оглянувшись, с блеянием обратились в бегство. Горы, окутанные свинцовым туманом, выглядели зловещими. Ветер вырывал из рук бинокль, словно хотел помешать мне открыть тайну водоема № 3. Во время его свирепых атак мне не оставалось ничего иного, как садиться на землю.

Наконец я обнаружил в бинокль своих черношеих красавцев, они были очень далеко от меня, на наветренной стороне озера. Их окружало большое открытое пространство. Но я надеялся, что низкие тучи и мой маскировочный костюм позволят мне приблизиться к ним хотя бы на двести метров.