Остров за островом

В юности я видал гравюру, изображавшую человека в длиннополой одежде, который тащил непосильную ношу по пустынному холодному полю. Вдали высились неприступные горы. Этот бесконечный путь и согнутая фигура производили тяжкое впечатление. У человека были кустистые брови, сморщенный лоб, в руке — посох. Подпись под гравюрой сообщала, что это святой Франциск.

Мой переход от берега до водоема № 2, как он значился на карте, представлял собой вариацию этой картины. Но если хочешь снять таких пугливых животных, как черношеие лебеди, нужно действовать в одиночку, иначе у тебя не будет никаких шансов на успех. Тяжесть ноши делить было не с кем. По карте расстояние выглядело небольшим, направление я определил еще в самолете. Местность была такая ровная, что мне и в голову не могло прийти, что эта экспедиция окажется таким серьезным испытанием для моих физических сил. Недаром я вспомнил святого Франциска.

Мы отличались друг от друга только одеждой. На мне была французская охотничья куртка с туго набитыми карманами, норвежские рыбацкие штаны со шнуровкой под коленом и шведские резиновые сапоги. За спиной висел рюкзак, к которому были привязаны штатив и киноаппарат.

Почва была мягкая и слегка пружинила под ногами. Самым большим препятствием были кочки светлой болотной травы, возвышавшиеся над остальной растительностью. Кое-где земля была покрыта кустиками красной вороники, и, поскольку в этих местах редко паслись овцы или какой-нибудь другой скот, однообразный ландшафт украшали нежные весенние цветы. В низинке, защищенной от ветра, цвели крестовники (Senccio falklandicus). Их листья по форме напоминали ложки, они жались к высокому стеблю, словно защищая его от ледяного ветра. Сам цветок был вызывающе желтый.

Тут же на нежном безлистном стебле раскачивались белые венчики костяники. Листья ее находились у самой земли, где они образовывали плотную розетку. Кустики росли на большом расстоянии друг от друга.

Здесь, вдали от моря, земля была необитаемой в полном смысле этого слова. Птицы Фолклендских островов селятся только по берегам. Вдали от берега можно идти целый день, не встретив почти никого, кроме пары зуйков, стайки чижей и Магеллановых гусей. Мне на пути попалось лишь несколько ржанок.

На первом же озере, которое в бинокль казалось совершенно безжизненным, я обнаружил квакву, ловившую среди бела дня рыбу у пустынного берега. По-видимому, в ее жизни еще не встречалось никаких опасностей — она не обратила на меня ни малейшего внимания. Я подошел к ней вплотную и смотрел, как она ловит в воде мелких рачков, работая клювом, точно острогой. Из-за отсутствия деревьев и кустов фолклендские кваквы гнездятся на вершинах кочек туссока или на уступах береговых скал.

Все началось так прекрасно…

С гребня холма я увидел следующее озеро и, чтобы без нужды не оповещать о своем прибытии его обитателей, несмотря на тяжелую ношу, направился к нему по ложбине. Усилившийся ветер помогал мне, подталкивая в спину. Забравшись на другой холм, я увидел в бинокль белую, похожую на лебедя птицу, плававшую среди Магеллановых гусей. Я наметил ложбину, которая должна была вывести меня к берегу таким образом, чтобы я не привлек к себе слишком большого внимания. Однако по пути я нечаянно разбудил трех гусей, которые с громкими криками бросились в воду. Мое присутствие было обнаружено.

Я быстро сбросил рюкзак, раздвинул ножки штатива, навел киноаппарат, и тут же, словно по указке режиссера, проплыли двенадцать белых кораблей с черными мачтами и красными вымпелами. Лебеди облюбовали маленький заливчик, и пригорок мешал им обнаружить оттуда то место, куда я пробрался незамеченным. Три разбуженных гуся подняли на озере тревогу, и лебеди полюбопытствовали о причине шума. Я замер, пригнувшись, насколько можно, и они, не видя меня, подплыли совсем близко. Это были чрезвычайно редкие южноамериканские черношеие лебеди (Cygnus melanocory phus). Охваченные страхом, они, конечно, чувствовали какое-то неуловимое изменение в привычной местности. Коричневые волны, освещенные пробивающимися сквозь тучи лучами, изумительно красиво контрастировали с белыми телами птиц. Присутствие киноаппарата не показалось лебедям настолько опасным, чтобы тут же обратиться в бегство. Начало оказалось более удачным, чем я мог надеяться…

Когда я во второй раз пришел на этот водоем из Маре Харбор с очередным грузом снаряжения и провианта, здесь дул бешеный ветер. Он рвал на части мою небесно-голубую палатку. Над водоемом неслись низкие лиловые тучи. Лебеди исчезли. Ветер кропил берега озерной водой. Восемь маток с блеющими ягнятами промчались по пригорку позади палатки. Может, они спешили укрыться от приближающегося урагана?

Мне надо было провести рекогносцировку соседних озер, но ужасно не хотелось вылезать из уютной палатки. В конце концов добрые намерения победили.