Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Странным образом никто из кибернетиков (на другом старомодном языке нечто из нижеследующего давно говорилось!) не пришел к той естественной идее, что учитель (для конкретности – преподаватель математики) находится в том же положении, как ученый, приходящий со своей проблематикой в уже существующий вычислительный центр с определенным набором вычислительных машин, запасом заготовленных (с другими целями!) программ, даже со штатом программистов. Задача его состоит в том, чтобы обучить этот сложный организм выполнять новую работу, используя все уже заготовленные механизмы, программы, навыки.

Поэтому преподаватель математики должен хорошо понимать, например, природу геометрического воображения, интуиции, развившихся из решения практических задач управления собственными движениями, перемещения предметов, их метания и т.д. <…>

…Простые (и даже очень примитивные) новые структуры приобретают подлинную значительность, лишь управляя или направляя по новым путям старые, более консервативные, но в своем роде, конечно, значительно более совершенные, чем все, что мы создали вновь или создадим в обозримом будущем644.

«Другим старомодным языком» Колмогоров, видимо, называет язык мистики. Построения советского математика явственно напоминают оккультные учения, но еще больше – созданную незадолго до этого письма теорию порождающих грамматик Наума Хомского (две важнейшие книги Хомского по этому вопросу были изданы в 1955 и 1957 годах) и особенно – антропологические размышления Сергея Эйзенштейна, который интерпретировал восприятие произведения искусства как взаимодействие новых и архаических элементов сознания. Впрочем, и Эйзенштейн испытал серьезное влияние мистических концепций.

Письмо Колмогорова заслуживает намного более подробного обсуждения. Здесь же нужно отметить только, что подход ученого предполагает возможность изменения любого мышления.

«Для занятий математикой на не слишком высоком уровне (во всяком случае, для обучения на мехмате) не нужно никакой специальной одаренности… это доступно всякому нормальному человеку, но… конечно, некоторые элементарные способности нужно иметь, в частности… то, что называется пространственным воображением»645, – доказывал академик.

С «оккультным демократизмом» согласуется одна черта характера Колмогорова, отмеченная Успенским. Настаивая в теории на необходимости работы преподавателя с небольшими группами школьников или студентов646, на практике знаменитый математик с энтузиазмом читал лекции для огромных аудиторий – и, кажется, именно в этом чувствовал свое призвание, хотя слушатели лекций Колмогорова на профессиональные темы десятилетиями удивлялись их сложности. О ней говорил и Акива Яглом, слушавший ученого в конце 1930-х, и Успенский, посещавший выступления академика в 1960 – 1970-е годы.

14

В 1966 году «хрущевская» образовательная реформа была отменена, и в развитии математических школ наступил новый этап. Именно тогда были созданы знаменитые школы, ставшие, после московской школы № 2, важнейшими свидетельствами успешности матшкольного движения: № 57, 91 в Москве, № 30 в Ленинграде и, чуть позже, 179-я в Москве. Утопия «менеджерского» типа стала к этим школам совершенно неприменима, а демократические утопии в духе Колмогорова или Ляпунова в условиях социального «торможения» и скрытой фрагментации общества, по-видимому, воспринимались в среде математиков и педагогов как неактуальные и нереализуемые.