Островитянин

Я видел самодельный стол посередь кухни. Вокруг него постоянно крутились страждущие. И откуда бы они ни подходили, их все время утихомиривали. Сейчас им наливали чай. На столе всего было вдосталь, и каждый мог набирать себе сам — белый хлеб, варенье и чай, — правда, масла не давали, что в подобных домах было делом обычным. Я бы приблизился к столу одним из последних, но наш хозяин подошел ко мне раньше и помог мне передвинуться вместе со стулом в такое место, откуда я легко мог взять все, что только нужно. Потом он повернулся ко мне и сказал:

— Ты — не то что остальные. Они здесь у себя дома, а ты проделал к нам долгий путь.

Я взял всего понемногу, но не сверх границ, потому что не хотел выделяться в таком месте, где было полно людей отовсюду. Пусть я и родился на острове посреди широкого моря, никто не мог бы упрекнуть меня в том, что у меня дурацкое поведение или плохие манеры, куда б ни ступала моя нога. Но это не значило, что я искал похвалы, даже если, как мне кажется, я ее заслуживал. Просто мне нравится поступать с каждым по-честному, так почему же мне не относиться честно и к себе? Но благодарить за эти поступки следует не меня, а Господа всемогущего, который дает нам возможность поступать по справедливости.

Как только одни заканчивали, к столу сразу же подбирались другие — до тех пор пока все в доме не были сыты и довольны. То тут то там пошли разговоры, а затем, время от времени, среди гостей стало появляться ведро с пивом. Так мы провели почти всю ночь. Табак тоже пошел хорошо: некоторые успевали по три раза подойти к тарелке с табаком и набить себе трубки, покуда не настало утро.

Около двух часов мужчина, сидевший рядом со мной, указал пальцем на другую часть дома, где были приготовлены солома и сено. Там дремало большинство женщин, они теперь спокойно смогли отложить в сторону свои заботы, да и животы у них к тому времени не пустовали. Мужчина прошептал мне на ухо:

— Лучше уж так, чем если бы они принялись петь.

— Послушай, приятель, — сказал я ему, — ты ведь знаешь, что совсем не здорово просить кого-то петь песни при таком-то поводе.

— Что поделать, — сказал он. — Я был в одном таком доме, не слишком далеко отсюда, в приходе Фюнтра, — и не так уж давно. И пришлось таких вот выставлять за дверь. Они спели одну короткую песню, примерно куплета три, и никто не обратил внимания, пока они не начали петь следующую. И потом их все же выгнали — только не хозяева, — добавил он.

— А они еще не доросли, чтоб понимать? — спросил я.

— Две замужние женщины, почтенный, — сказал он.

— Так там, наверно, и пиво было.

— Было. И какой-то добрый человек дал им напиться вволю, — ответил он.

С наступлением утра подали другое блюдо, но люди из окрестных домов есть не стали, а выпили немного пива, перед тем как мы собрались выходить. Около полудня или часу все собравшиеся отправились на похороны и, когда пришел священник, потянулись на кладбище. Путь был недолгий, потому что церковь, куда ходила эта семья, располагалась в Дун-Хыне.

Поминки заинтересовали меня больше прочего — по той причине, что там была выпивка. С тех пор на поминках обыкновенно выставляют по бочке или две. Я не одобряю такого обычая, поскольку там, где появляется столько выпивки, вслед за тем начинается балаган, а это не пристало дому, где случилась скорбь.

Похороны были в воскресенье. Островитяне, что остались в городе, тоже там присутствовали, и мы добрались домой только ранним вечером. Я часто слышал, как старики говорят, что поездка в город отнимает столько сил, сколько неделя работы дома. Это правда. Но в тот раз мы провели в поездке неделю — из-за свиней, и один из наших сказал насчет этого, что ему бы не хотелось застрять в городе на веки вечные.

Ну и вот. Так пришел конец всем свиньям, которых мы вырастили на крупе из пожертвований и когда-то купили на ярмарке в Дангян-И-Хуше. А если какая свинья случайно и осталась непроданной, большого толку от нее все равно не было.

— Всякому понятно, что не будет от них ни счастья, ни благополучия, — сказал мне однажды поэт.

— А тебя не затруднит объяснить, что ты имеешь в виду? — спросил я.

— О, да мне все ясно, — ответил он. — Как только пришла эта крупа — судно из большого города привезло ее в наши дома, — после этого каждый отправился покупать поросят на рынке в Дангян-И-Хуше, чтоб те ели крупу — вот так история.

— Но ты так и не объяснил, что ты хотел сказать изначально, — напомнил я.

— Но это ведь только половина истории, — сказал он. — Неужто ты никогда не слыхал, что у каждой истории бывает две половины? Вот и у этой тоже. Когда крупа и поросята оказались на Острове, во всем Керри только про это и пели — кто на холмах, кто на пляже; бабы на улицах, простой народ — все только и обсуждали муку и поросят на Острове. А то, что у всех на устах, никогда не даст ни счастья, ни благополучия, — заключил поэт.

— Боюсь, что здесь никогда больше не будет ни поросят, ни свиней, — сказал я ему.

— И я того же мнения, — сказал он.