Островитянин

Пади поднял лопату, чтоб зашибить ее одним ударом и оставить лежать мертвой в болоте; но, верно, Бог его удержал, потому как был он человек очень сильный и вспыльчивый. Хотя часто потом он говорил мне, что простил ее только ради своих маленьких детей, которые от него зависели и не смогли бы одни прокормиться и выжить. «Потому как я хорошо знал, что меня за это сразу бы повесили», — так он говорил.

Когда Шивон расселась перед Пади на болоте, первым же делом она выдала ему такое замечание:

— Сразу видно, что у тебя в костях прыти не хватает, да и для этой твоей штуки, которая ходит туда-сюда, сейчас уже не лучшие времена.

— Удивительно, как это она всех и каждого на Западе[59] не перевешала, — заметила мать, — если уж она была такая женщина.

— Ох, милая моя, — ответил Томас, — Она, конечно, не натворила всего, что могла, там, где жила, но и в других местах тоже без дела не оставалась. Ты слыхала, что она учинила со свиньей, какая была у Михяла Младшего?

— Не слыхала, клянусь своей душой.

— Она тогда изловила свинью, у которой в носу не было кольца[60], взяла лопату и стала молотить по свинье до тех пор, пока не загнала ее прямо к Михялу домой. И все мясо с боков этой свиньи Шивон оттяпала лопатой. А потом заявила хозяину, стоя в дверях его собственного дома, что, ежели в носу у этой свиньи еще хоть один день не будет кольца, тому придется ее съесть.

— Но ведь, — возразил Михял, — вряд ли нам обоим захочется есть ее живой. А ты разве уже не стесала с нее самое лучшее мясо своей лопатой?

— Пожалуй, — заметила Шивон Рыжая, — отправлю-ка я тебя в такое место, где ты немного остынешь, мой милый мальчик.

— Да иди ты к дьяволу! — вскричал Михял. — Покуда я жив, не выйдет у тебя закусить мясом с моих боков, как ты поступила со свиньей.

С того самого дня прошла неделя, и наш бедный Михял оказался из-за нее в суде. Шивон обвиняла парня и в том, и в другом, и в пятом-десятом, и его бы повесили по ее милости, если б не все те люди, что говорили в его защиту.

— Дева Мария! — воскликнула мама. — И долго она вот так продолжала?

— Четыре года или пять, — припомнил Томас.

— И что же потом заставило ее прекратить?

— Потом для нее настали скверные времена, потому что та благородная дама перестала ее слушать, — закончил Тома́с Лысый.

Шестеро охотников едут с Острова в Белфаст

— Воистину, благослови, Боже, души усопших! — сказала моя мать Томасу Лысому. — А знаешь ты историю про здешних охотников, которые отправились в Белфаст?

— Странный вопрос — притом, что мой отец сам был среди них.

— Да что ты!

— Он и вправду был, так-то вот! Отец провел четырнадцать дней вдали от дома, в страшной нужде. Сам я в то время был маленьким, но хорошо помню, что даже не подумал, будто это мой отец, когда он вернулся обратно.

— Странно, что ты не смог его узнать, хоть прошло так немного времени. Ты ведь уже достаточно подрос, — заметил мой отец.

— Клянусь спасением души, мне тогда исполнилось десять лет, но эти страшные лишения так его изменили, что можно было поклясться на Библии, будто это вовсе не тот человек, что прежде.

— Я надеюсь, — сказал отец, — они взяли с собой в Белфаст хорьков?

— Нет, не взяли. У них было всего два хорька, и охотники запустили их в нору у ручья, рядом с тем местом, откуда их забрал корабль.

— Так они, верно, уже околели к тому времени, как охотники вернулись домой, — догадался отец.

— Мертвы, как Генрих Восьмой, — сказал Томас. — Да им давно пора было помереть, все-таки две недели ни крошки съестного в желудке, — добавил он.

— А чьи это были хорьки? — спросила мама, которая по-прежнему внимательно прислушивалась к истории.

— Патрика-младшего и Мориса Лиама хорьки, те недавно привезли их из Трали и отдали за каждого по пятнадцати шиллингов.

— А правда, Томас, — продолжила мать, — что они ушли далеко в холмы, когда увидели корабль?

— Они забрались на Жирный холм, стояло прекрасное безветренное утро, а из одежды у них почти что ничего не было — только рубашки и фланелевые штаны, да на головах вязаные шапки. Корабль, который их забрал, стоял в Лодочной бухте, ни один из них не предполагал, что они проохотятся до раннего вечера. А наткнулся на них не кто иной, как Шемас-старший, он тогда искал овец, а отец его был одним из этих охотников.

— Каким же разбойником оказался капитан корабля! Наставил на них пистолет, как только ему сказали, где корабль находится, — вспомнил мой отец.

— О да, только потом все оказалось еще хуже, — сказал Томас. — Потому что капитан не позволил им покинуть корабль и уйти домой, как только они рассказали ему все, а просто поднял все паруса. И вот когда ветер задул намного сильнее обычного, капитан потерял управление кораблем, и их понесло на север.

— Пресвятая дева! — воскликнула мать. — Это он, что же, так и вез их все время на север Ирландии?

— Он увез их с собой далеко, туда, куда плыл сам, а если б захотел, мог бы завезти и еще дальше, — пояснил Томас.

— А потом он что же с ними сделал? — спросил отец.