Островитянин

Я еще не видался ни с Лиамом, ни с Пади Шемасом, мужем моей сестры Кать. Лиам встретился мне в пивной, в пабе Мориса Белого. Он был нашим закадычным другом. Лиам продал свои два тюка шерсти и основательно напился.

— Заходи, попробуй капельку вот этого вот, — сказал он мне.

Он хлебал темное пиво, как корова пьет воду.

— Дайте стакан этого крепкого вот ему. Похоже, ему не нравится это чертово темное.

Хозяин паба исполнил все в точности. Вокруг Лиама сидели еще пятеро, они пили и беседовали. Я услышал, как кто-то еще говорит снаружи, и подошел поближе к двери посмотреть, что там такое. Представь себе, я увидел двух полицейских и с ними человека, которого они вели в каталажку. Присмотревшись получше, я увидел, что это Пади Шемас собственной персоной. Я вернулся внутрь и рассказал всю историю нашему другу, владельцу лавки.

— Его не выпустят ни в какую до десяти часов вечера, — сказал он.

Шутки в сторону, честное слово, я едва не спятил, когда услышал такие речи: команда нашей лодки к тому времени была пьяна в стельку и неизвестно где; команда другой лодки была готова отплывать домой, и вечер для путешествия стоял замечательный.

Я благодарен Богу и сегодня, как и в тот день, за то, что не вытворил того, что собрался, а именно: сесть и напиться. Мне подумалось, что, поступи я сам подобным образом, непременно стал бы относиться к жизни так же безалаберно, как и остальные. Лодка, что была с нами, ушла домой, а команда моей лодки разбрелась во все стороны. Трое братьев затерялись в пабе. Один человек под арестом. Еще двоих, что были в лодке, я до сих пор не видел за этот день ни разу. Это были муж моей тетки, прозвище его было Керри, а крещеное имя — Патрик О’Карни, и еще один малый из той же семьи, который пошел вместе с ним.

Я отправился на набережную в гавань, как раз когда другая лодка отчаливала, желая городу Дангян-И-Хуше всего доброго. Выпили они крепко, потому что это был канун Рождества, а в такой день спиртное можно было найти в любой лавке. Они простились со мной, и я тоже попрощался с ними. Вечер стоял изумительный, хотя небо на вид было не очень. Когда я ушел с набережной, передо мной возник сам Керри, который нес на спине большой тюк чесаной шерсти.

— Откуда ты взял эту шерсть? — спросил я.

— С мельницы О’Туаргина к востоку отсюда, — сказал он.

— А другая лодка ушла домой, — сообщил я ему.

— Ушла, значит, да? Ну, раз ушла, то домой они не доберутся по такой погоде, — сказал Керри. — Ты, наверное, уже собрал все вещи.

— Ничего я не собрал. Я даже на шесть пенсов ничего не купил.

— Так еще достаточно времени, — сказал он. — Еще уйма времени до десяти часов.

— По правде сказать, нет у тебя никакой совести, да и у всех остальных тоже. Вторая-то лодка ушла домой, а мы здесь, и, наверно, еще неделя пройдет, прежде чем мы сможем отсюда уехать.

— Мы будем дома не позже остальных. Зайдем-ка сюда, выпьем по капельке. Соберем всех вместе, и они у нас будут готовы к отплытию завтра после первой же мессы, — сказал Керри.

Услыхав такие речи, я внезапно изменил свои намерения. Причина была такая: все, что я услышал от этого человека, звучало разумно, а остальные члены команды несли совершенную чушь безо всякой пользы и сами в это время были как полоумные.

Мы вошли в лавку, он быстро выпил одну порцию. Рядом с ним оказался еще какой-то парень, мы купили там кое-что все трое, и когда покончили с этим, хозяин налил нам за счет заведения. Затем мы собрались идти дальше, но тут перед нами возник не кто иной, как наш сиделец, Пади Шемас.

— Доброго дня, — сказал он.

Керри ответил на его приветствие. Речь у Пади по-прежнему была невнятная. Это Морис Белый освободил его из-под ареста.

Троих других бродяг я еще так и не видел. Поэтому оставил этих троих на месте и, не теряя времени, добрался до дома нашего доброго друга, то есть до паба Мориса Белого, где наши любили сидеть. Все трое были прямо передо мной и шумели так, что каждый звук, вылетавший из их глоток, мог бы расколоть медный котел. Напились они настолько, что с трудом сумели меня узнать, пока я не заговорил.

— Это ты, что ли? — спросил Диармад Чокнутый.

— Это я, — сказал я ему. — Не полегчало ли тебе, с тех пор как я тебя оставил?

— О да, парень! — сказал он. — Полегчало — это очень важно, когда у тебя полный bladder[85]. А ты днем видел Керри и этого второго малого?

— Видел. И состояние у него не то, что у тебя.

— Господи, дьявол побери его душу, да у него отродясь не бывало такого состояния, как у меня, у этого лодыря! — сказал он.

— А что, команда с другой лодки уже собралась? — спросил Томас.

— Собралась? Да они уже скоро будут на полпути к дому, — ответил я.

Услышав эти слова, Диармад высунул голову в дверь, посмотрел наверх с минуту — на небо, на звезды — и снова вернулся.

— Мария, матерь Божья! Послушай, юноша, — сказал он мне, — эта лодка никогда не доберется до гавани, потому что там, наверху, в небе, творится Бог знает что.