Островок Вневременье

– Надо бы скорую вызвать, – я потянул из кармана трубу.

– Не надо скорую, – резко произнесла Маша.

Мыском сапога она подкатила ближе тоненький шприц – копию тех, что в большом количестве валялись у противоположной стены. Такой прозрачный намек трудно было не понять.

– Сама очухается и домой поднимется, – продолжила Маша. – Соседка это моя. Она частенько тут сидит, когда вмажется. А если заберут – хай поднимет потом и жизни не даст.

Немного поколебавшись, я согласился с Машей. В конце концов, они рядом не один год прожили. Мы поднялись в квартиру.

– Светка-то дома?

– Приезжала как-то, забрала кое-какие вещи и уехала. Говорит, что еще погостит у матери. Я думаю, мне мешать не хочет.

– Как вариант, – кивнул я, а сам подумал, что не вернулась потому, что наши ночи для нее – пытка.

Что ни говори – новость хорошая. Жаль только, что от мечтательного зимнего настроения не осталось и следа. Наркоша-соседка его напрочь выбила. И как у них это выходит, у торчков этих самых? Вот в моих московских краях, в доме, где обитался раньше, на первом этаже такая же случилась. Нет, поначалу она была нормальным человечком. В двенадцать выглядела бочонком на ножках и с косичками. Любознательная веселая оторва. Быстро соображала, отлично запоминала то, что интересно, брала у меня книги и запоем читала. Училась через пень-колоду, как и положено будущему серьезному и ответственному человеку. Я бы хотел, чтоб у меня такая сеструха была. А к четырнадцати девчушка расцвела. Мыслей про сестру своими ярко выраженными признаками пола уже не вызывала, но как близкая подружка все ж таки не интересовала. А не то в пятнадцать, не то в шестнадцать разбилась в аварии. Уверяла, что на Ленинградке водятел Жириновского вогнал «мерседес» в столб и сбежал. Так случилось или иначе – не ведаю. Ее слова повторяю. Что бы там ни произошло на самом деле, голову ей собрали по кусочкам. Все восстановили, только на одном глазу зрение не спасли. Он остался чисто номинально – мертвый, как стекляшка. Что интересно, в семнадцать она умудрилась выйти замуж. В восемнадцать развелась, а в девятнадцать повторила аналогичную процедуру. Узнал об этом, когда встретил ее у подъезда. Она предложила посидеть у нее, пыхнуть. Я очень вежливо помотал головой.

– Не люблю наркоту. Лучше бутылочку винца выкушать.

В ответ прилетело сакраментальное общенаркоманское:

– А ты пробовал?

Тогда мы быстро завершили разговор, и больше я не встречал Зою. Даже не потому, что меня там теперь не живет и она отвалила в неизвестном направлении. Продала недвижку, когда мать умерла, и исчезла. Просто когда я поднабрался жизненного опыта, то понял, что не пересечемся мы никогда. Даже если она еще жива, то вряд ли узнаваема. Обидно только, что Зойка каким-то немыслимым способом унесла частичку меня, хотя ничего кроме дружеских поболталок между нами не происходило. Осталось после нее выгоревшее местечко, словно потерял родственную душу, которую был обязан сберечь.

За окном падал снег. Готовить не хотелось ни Машке, ни мне. Во славу зимы мы дернули под шпроты шампанского и откупорили «Таможню», чтоб потребить ее под колбасу и сыр. Я погасил свет и зажег припасенную свечу. Крупные хлопья с любопытством заглядывали в окошко. Время от времени только гулкий лязг металла проникал из подъезда сквозь дверь: обитатели пятиэтажной крепости укрывались в своих каморках, чтобы держать оборону от зла и ночи.

– Здесь всегда так? – спросил я Машку.

– Всегда… – ответила она, глядя одним глазом на колеблющееся пламя сквозь стакан. – Всегда так и не иначе. Когда ты уедешь – наступит завтра и послезавтра. Пройдет месяц и год. И ничего не изменится. Кто-то родится, кто-то умрет…

– Но пока-то я здесь… – я постарался улыбнуться, но вышло кисло.

– Да, и потому у меня сегодня Новый год.

Она встала из-за стола.

– Я сейчас.

Через минуту она вернулась с пластиковой елочкой в руках.

– Можно?

– Почему нет?

Она поставила елку на подоконник и пододвинула стул. Я перенес туда же бутылку, стаканы, свечу и уселся рядом. Мы обнялись и сидели так, разглядывая падающие снежинки.

– Ты интересный, – неожиданно прервала она молчание и посмотрела мне прямо в глаза. – Какой-то совсем другой. Вдобавок не спрашиваешь, почему я не хочу, чтоб ты пользовался презервативами. Мой предыдущий… – она запнулась.

Я взял свой бокал и чокнулся с ее:

– За прошлое!

Мы выпили.

– Мои прошлый парень всегда надевал, хотя я просила этого не делать.

То ли от вина, то ли от смущения ее щеки стали пунцовыми.

– Наверное, есть у тебя причина, – я неопределенно пожал плечами. – Не знаю ее, но уважаю.

– Есть причина. Я очень хочу забеременеть, – она грустно улыбнулась. – Нет, ты не беспокойся, я совершенно не желаю навязывать себя в жены. Очень хочу родить маленького, но только обязательно от того, кого люблю, – вздохнула она.

– Это как звезды сойдутся, но главное, чтоб не сегодня. Слишком уж мы хорошо вмазали, и это не самый хороший период для зачатия, – я старался добавлять в голос солидные порции бесшабашности, чтобы Машка перестала смущаться, но помогало это, как мне кажется, слабо.