Освободительный поход

Вот и у вашего покорного слуги рядом с крестами за ту войну – большевистские награды: орден Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды. И оба за дело. Красную Звезду я получил из рук генерала Ватутина за бои под городом Нишем, а Боевое Знамя мне дали за штурм Белграда. Вот где было по-настоящему тяжело – еще и потому, что мы пришли в Югославию спасать и помогать, а не карать и уничтожать. Братушки – они, конечно, те еще предатели и нахлебники, но все же свои: славяне и православные, а потому бились мы за них как за родных, а если в бою попадались некомбатанты (женщины и дети), то их требовалось в первую очередь вывести из-под огня, не считаясь ни с какими потерями. Когда-то не очень давно, сразу после поражения Белого Движения, именно Югославия дала приют изгнанникам, проигравшим свою гражданскую войну и теперь лишенным родины. Тогда югославы еще помнили, что в четырнадцатом году только Россия вступилась за маленькую Сербию, когда на нее напала огромная Австро-Венгрия.

С боями освобождая Белград, мы возвращали братушкам старый долг; но тут-то, в Константинополе, и быть не могло ничего подобного. «Своих» тут у нас нет, поэтому в бою поддержка огнем тяжелой артиллерии и ударами с воздуха у нас была без ограничений. Берегли только исторические здания (в основном византийские церкви, перестроенные в мечети), а остальное при малейших попытках сопротивления без зазрения совести равнялось с землей. Нет, конечно, специально гражданское население никто не истреблял (ибо русский солдат с бабами и ребятишками не воюет), но такого пиетета к местному населению, как в Белграде, все же не было. Главным было с минимальными потерями выполнить поставленную задачу, прочее же являлось вторичным.

Боевая эскадра черноморского флота, вошедшая в Босфор после расчистки фарватера от мин, обрушила на очаги обороны град тяжелых снарядов. В небе, постоянно затянутом дымом пожаров, от рассвета до заката господствовала красная авиация. Воздушная кавалерия помогала нам точными бомбовыми, ракетными и пушечно-пулеметными ударами. Достаточно было выпустить в сторону вражеского укрепления ракету красного дыма, как туда один за другим начинали пикировать краснозвездные самолеты. Мог ли я еще год назад даже подумать о том, что этот прежде отвратительный мне масонский символ мирового большевизма будет вызывать во мне столько положительных эмоций…

При этом таким, как я, осколкам прошлого сразу вспоминались времена «той» войны, когда Российская империя даже моторов для самолетов не могла себе понаделать, и поэтому была вынуждена ставить на свои аэропланы и авто импортные двигатели^[62]. Паровоз – полностью, от начала до конца – в России еще могли произвести, а вот более современную технику уже нет.

Когда-то давно, около года назад, впервые увидев морского офицера и нижних чинов из будущего, я восхитился их подтянутостью, силой и внутренней целеустремленностью. Теперь, повоевав бок о бок с господами большевиками, могу сказать, что их Красная Армия уже не та, что была в восемнадцатом или двадцатом году. Тогда она казалась нам Исчадием Хаоса, сказочным драконом, стремящимся пожрать ту Святую Россию, которую мы знали и любили. Но сейчас оказалось, что было все совсем не так. И дракон оказался не драконом, и наши генералы не были такими белыми и пушистыми, какими хотели казаться перед нами, офицерами-добровольцами. Мерзкое это дело – гражданская война, особенно если знать, что ее разжигают сразу с обеих сторон. Одной рукой наши «союзники» давали белым армиям деньги и оружие, а другой – манипулировали большевиками, чтобы те не ленились делать свою часть братоубийственной работы.

Как говорил господин-товарищ Тамбовцев – если вспомнить, где обретались господа революционные эмигранты (всякие разные большевики, меньшевики и эсеры) до семнадцатого года, то становится понятно, откуда тут растут ноги, а откуда руки. Этот завербован британской разведкой, этот – германской, этот – французской, а этот, как и господин Троцкий – работает на американских банкиров, каких-нибудь Кунов и Леебов. Вот так и вышло, что, сражаясь против красных в Гражданской войне, мы были всего лишь пешками в большой игре по расчленению России на зоны влияния. Сожалею ли я о том выборе, который сделал, пойдя к добровольцам, а не в Красную Армию? Не знаю… Ответ, скорее всего, будет ни «да» ни «нет», потому что такие личности, как Троцкий и Свердлов, вызывают у меня зоологическое отвращение.