Освобождение

— Хочет, чтоб я стала его собственностью. Что еще? — она отводит от меня взгляд и смотрит в окно. — Знаю, о чем Вы думаете. «Из всех женщин в Лос-Анджелесе, Айви, да что в тебе такого особенного?»

Я снова на нее оглядываюсь.

— Я вовсе об этом не думаю.

— Ну, а я думаю об этом каждый день. Только не о том, что во мне такого особенного. А о том, что я натворила в прошлой жизни.

— Вы говорите с человеком, который не верит в реинкарнацию. Так что предположу, что Вы что-то натворили в этой жизни.

— Черт, — говорит она, снова качая головой. — Вы совершенно правы, отец Дэймон.

— Нет, правда. На Вашем месте я бы вел дневник или что-то в этом роде. Записывайте всё, что сможете. На всякий случай.

— На тот случай, если... он меня убьет?

Встревоженно вскинув брови, я наклоняю голову, чтобы она посмотрела мне в глаза и увидела мою искренность, что мне не безразлична ее беда.

— Айви, мне хотелось бы надеяться, что если Вы почувствуете такую опасность, то примете мое предложение. В церкви Вы будете в полной безопасности.

— Направо.

— Я серьезно.

— Нет, поверните направо. Слева будет мой дом.

Я останавливаю машину перед зданием в стиле ретро, которое, как мне кажется, очень ей подходит. Соответствует ее винтажному стилю.

Наклонившись вперед, она смотрит вверх, как будто что-то ищет.

— Хотите, я Вас провожу?

Покачав головой, она откидывается на спинку сиденья.

— Вам не обязательно это делать.

Для того, кто настаивает на помощи, она, определенно, не сразу решается эту помощь принять, когда ей ее предлагают.

— Вам будет от этого спокойнее? Безопаснее?

— Он взбесится, если увидит меня с другим мужчиной.

— Вам не кажется, что пасторский воротничок говорит сам за себя?

— Только не для Кэлвина. Уверена, он подумает, что Вы подвезли меня домой, чтобы заняться со мной сексом.

От этого замечания у меня по спине пробегает дрожь, и мне приходится откашляться, чтобы не прохрипеть следующие слова.

— Ну, мы ведь знаем, что это неправда, так что мне все равно, что он подумает.

— В таком случае, я была бы очень Вам за это признательна. Если бы Вы меня проводили.

Я снова открываю дверь и помогаю Айви выйти из машины. Когда мы проходим в дом, я в неосознанном жесте слегка приобнимаю ее за поясницу, как делал каждый раз, когда мы с Вэл входили в комнату. Вот только, она не Вэл, и у меня нет ни прав, ни оснований к ней прикасаться, поэтому я сжимаю ладонь в кулак и отступаю на шаг назад. Удивительно, как легко рядом с Айви я вернулся к тем привычкам, с которыми расстался, став священником. Поднимаясь за ней по лестнице, я стараюсь не смотреть на ее икры, на черный шов, что тянется вдоль ее чулок и исчезает в этих туфлях на высоких каблуках. На каблуках, которые сводили бы меня с ума, впиваясь мне в спину.

Все это кажется мне слишком знакомым, и мое предательское тело реагирует с нетерпением мужчины, которого в конце ждет вознаграждение за труды.

Когда мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, из-за одной из дверей до нас доносятся отголоски криков и брани.

— Не обращайте внимания, — бросает через плечо Айви. — Они все время так ругаются. Для них это что-то вроде развлечения.

— Что-то такое, чего с нетерпением ждёшь каждый день.

— Скорее всего. Не удивлюсь, если это какая-то их извращенная причуда.

На следующем этаже она останавливается перед дверью, и я обращаю внимание на номер: 1040.

— Вот тут я живу, — перекинув через плечо ремешок сумочки, Айви опускает взгляд. — Не хотите войти? В смысле, просто чтобы убедиться, что там никого нет.

— Конечно, — осторожно отвечаю я.

Она вставляет ключ в замок, раздается щелчок, и передо мной открывается удивительно светлая комната с белыми стенами и прозрачными занавесками. Интерьер беззастенчиво женский, пропитанный аппетитным ароматом, ее ароматом, чем-то вроде ванили и персиков. Я следую за Айви и, пока я обвожу глазами окружающую обстановку, она проскальзывает в комнаты и выходит обратно.

— Похоже, все чисто.

Пробежав взглядом по граммофону, я снова переключаю внимание на Айви, и каждая клеточка моего тела кричит мне убираться отсюда, потому что все здесь — сплошное искушение, включая ее саму. То, как она стоит в своей юбке, изящно заведя ногу за ногу, а расстёгнутый ворот ее блузки слегка приоткрывает область декольте… Все это разом просто чересчур.

— Не хотите бокал вина? В смысле, полагаю, священники... ну, знаете, только при причастии, и все такое…

— Мне не положено.

— Понимаю. Вы, наверное, почти не пьете.

В глазах у Айви отражается такое разочарование, словно отвергнув ее предложение, я нанес ей физическое оскорбление, и от этого мне становится не по себе.

— Я больше люблю виски. Но вино — это хорошо. Вино — это умиротворение.

Она с улыбкой поднимает на меня взгляд, и в ее глазах снова мелькает лукавый блеск.

— Умиротворение? Неужто целомудренному отцу Дэймону свойственна и агрессивность?

— Я бы не назвал себя целомудренным.

— От чего же?