Освобождение

То не случай, а взращенная черта

уступать другому. Слабость? Доброта?

Чуть напор в житейском деле — отойду,

а опомнюсь — горечь за свою беду.

Говорят, в далеком детстве вышел слом.

Не припомню. Может, то родной геном?

Что ж, судьбы моей он вывел колею.

Знаю всё, но до сих пор на ней стою.

Как непросто смолчать

Как не просто смолчать, не сказать. Согласиться?
Не пустить от себя эту птицу-синицу,
что трепещет в душе и готова лететь.
А ты кинула плат и захлопнула клеть.
И живешь, отбиваясь от частых звоночков,
понимая: молчание неправомочно.
Ведь в той маленькой птахе любовь без конца.
Разве могут обидеть сиянье лица,
теплота добрых рук, больше — тихое слово?
Что ж, услышать его ты опять не готова.

Всё дарует белый свет

Протянуло солнце тонкие лучи,

выбираясь из застывших облаков.

Отворили звонкий день его ключи,

сон прогнали мой — небытия покров.

Он так дорог, теплокровный мир земной.

Но рождается в мгновенье ока боль,

след привычных, неизбывных бед. Такой

прицепился шлейф и не меняет роль.

Приняла нелёгкий крест и за дела.

Всякая живая тварь их углядит.

Вон синица у кормушки, хоть мала,

а без звона её март не прилетит.

Отпустила боль, свернулась в колобок.

С ней освоим долгий суетливый день.

Как он сладок пестротой своих забот!

Смейся звонко и трудись, коли не лень.

Но бывает, глянешь в чьи-нибудь глаза

в час весёлый — помутнели, не блестят.

Боль уводит в тьму души, где жжёт слеза.

Выдал тайну нам тревожный, скорбный взгляд.

То на сцене Арлекино и Пьеро.

В жизни он един, поверь — не врёт перо.

А случается судьба без слёз и бед?

Хоть на время?

Всё дарует белый свет…

Добрый день

Солнце светит без помех,
жар с утра.
За постель держаться грех —
жить пора.
Поразмыслю, много ль дел
набралось.
Их исполнить кто посмел
на авось?
Завертелось ног и рук
колесо.
И пошли заботы вдруг
полосой.
С ними справилась, а как,
невдомёк.
Мастерить спешит рука
(мой конёк!)
одеяло, что ковёр
из цветов,
из лоскутьев. Вот узор
и готов!
Глажу рук своих и глаз
волшебство.
Для внучонка в этот раз,
для него.
Полоснул глаза закат
расписной.
День был труден, но богат.
Он со мной.

Старые вещи

В моём доме их много,
привыкаю к вещам.
Вот стоит недотрога —
мебель, вовсе не хлам!

В цех пришла разнарядка:
одна стенка на всех.
Жребий брошен. Порядок!
Мужу выпал успех.

Крики радости, споры,
как собрать, разместить —
дней ушедших узоры
и житейская прыть.

…А теперь для одной.

Он наказ, кем-то данный,
выполняет. Притом
знает: сверхдолгожданный
был, достался с трудом.

Сколько дней отмечались
у заветных дверей!
Уходили в печали
от недоли своей.

Их, товарищей верных,
прогонять не хочу.
За окошком день меркнет.
Они спят. Я шучу.

Благословен и день забот*

Листаю заветный альбом,

где лица мелькают родные.

Над длинным корытом с бельём

раскинуты руки больные.

То бабушки Мани страда,

часть жизни её от рожденья.

Здесь каждый был пленник труда,

безгрешного долготерпенья.

В нём плавился стержень души,

ритм жизни окреп и дыханье.

Cудьбину корить не спеши,

ведь праздность — страшней испытанье.

Не держит она на плаву,