Читаем Освобождение полностью

В нём дыханье поэзии чистой,в нём царит красота.Со стихами взвиваются листья —книжные облака.

* * *

«Эти думы, — шепчу, — эти грёзы»…Увлекает строка.Там лились благодатные слёзы.Их ловила рука.Через два пролетевших столетьямы с поэтом вдвоёмпьём восторга вино. Словно дети,вместе песню поём.

* * *

И гуляет фантом неуёмный на Земле средь живых. Кто-то ночью горячей, бессонной строит лесенку-стих. Наслаждается найденным словом, как живым янтарём. Дел других накопилось? Готовыотложить — на потом.

Оскар Уайлд

Мне видится, над ним, ещё младенцем,

бог Аполлон, скучая, пролетал.

Увидел, разгорелось жарко сердце:

«В живую душу влиться срок настал».


И вот уже царит в салонах светских

ирландский Аполлон. Красив, как бог.

Вчера на нём вился халат турецкий,

сегодня куртка чуть касалась ног.


Он нарасхват в домах английской знати,

Умён Уальд, остёр и смел в речах.

Цвет нации — его друзья и братья.

Он принц в поэзии и в прозе шах!


Талант цветёт роскошней роз Эдема.

На сцене пьесы. Реплики — восторг.

Созрел роман о Дориане. Тема

измучила: кому, себе урок?

Пегас несёт эстета

над призрачной толпой.

«Ликуй! — хвала пропета.

— Желай — мир будет твой!»


Распалось всё, что держит

спасительной уздой.

С Олимпа самодержец

так… поиграл с тобой.


Он не внушил поэту,

что человек не бог,

ему нужны запреты –

сознание веков.


Был гордый принц унижен,

знал нищету тюрьмы.

В Париж умчался, выжил

год, два — до полной тьмы.

Идут к могиле дальней, к изваянью

поклонников беспечная семья,

несут в душе негласное признанье

живого слова, полного огня.

Дежурный по стране

Памяти Михаила Жванецкого

Растянулся в скользкой луже.

Поднимусь не скоро,

тут нужна опора.

Зло внутри и грязь снаружи –

не бывает хуже.


Кто-то шёл, застыл на месте.

Щурит глаз лукавый.

— Хватит киснуть, право!

Над собой посмейся,

а потом побрейся.

Подтолнул большим портфелем,

сморщился в улыбке,

мимолётной, зыбкой.

— Я сказал — ты понял,

так давай, по коням!


Он исчез, иль солнце село?

Я вскочил и хохочу,

высоко взлететь хочу,

словно мячик, смело.

Смех — Большое Дело!


Смех особый, над собой.

Тут прозреет и слепой.

А за ним и вся страна

вдруг очнётся ото сна.

Ушёл Александр Градский

Словно звёзды ночные,

окружают меня

незнакомцы — родные

и чужие — друзья.

То созвездье мерцает

золотых голосов,

поднялся от окраин,

засветиться готов

рой несметный экранных

узнаваемых лиц,

музыкантов туманный

пояс звёзд или птиц.


В окружении милом

жизнь катилась светло.

Что-то

вдруг

погасило

в звёздном мире окно.

Зародилась тревога:

пропадают огни.

Тёмных пятен так много,

наплывают, гони.

Но рука упадает

в пустоту, тишину.

Разум понял, всё знает,

смолк у горя в плену.


Полыхают зарницы –

новых звёзд торжество.

Не для нас

эти лица,

не сложится

родство.

YI Будем помнить


Памяти поэта Валерия Пиляева

А хочется ещё пожить

В краю болезненно любимом,

Но рвётся паутинки нить

Неумолимо.

/Валерий Пиляев/

Закончился концерт –

пел монастырский хор из Валаама.

Здесь те, кто не одет,

теснится зрителей взволнованная лава.

Средь них его лицо –

счастливое! Торопится с внучонком.

— Привет! — руки бросок.

И уж исчез — полёт фигуры тонкой.


Последней встречи час.

Последних дней летящие минуты.

Не думал он о вас,

не чуял своего исчезновенья смуту.

Всё вспомнилось, едва

весть горькая до слуха долетела.

Его стихи сюда,

на стол — поэта сладостное дело.


В них смел он и горяч.

Вдвоём с девчонкой в вихревом потоке –

ловец лихих удач.

В крови звенят стихов живые токи.

Открою и не раз

я «Возвращение» его, чтоб ожил

сегодня и сейчас

поэт и встретил солнце в день погожий.

«Возвращение» — название книги стихов Валерия Пиляева.

Звучит её рассказ

Посвящается Лидии Алексеевне Бунарёвой-Оленичевой.

Крадется старость полная, до края.Сошло на нет общенье, а в глазахвсё крутится клубком жизнь прожитая.Вновь зазвучать готова на устах.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза