Читаем Освобождение полностью

«О, Мари!» — омывается сердцеболью сладостною в унисон.«Не спеши…» — смолк до шёпота звон,и к блаженству распахнута дверца.Я закрыла глаза и не вижу,как раскинулись руки певца.Всё волненье вобрал до концазвук, взвиваясь всё выше и выше.Есть любовь (или только моменты)что полна высоты неземной.Она в голосе,здесь, предо мной.То не выдумка, не сантименты.Жизнь моя, ты была ли согретачистым пламенем вешнего дня?Пусть не мучит сомненье меня,ведь я слышала пение это.

* * *

Сколько видано, сколько читано.Мы купались в ИСКУССТВЕ живом!Жизнь течёт ручейком до пристани —с нимв безбрежном потоке морском.

Загадки Андрея Тарковского

В эти фильмы войти нелегко.

Может, зорче глаза в кинозале?

В кадре мир (нам знаком — незнаком),

как мираж, не спеша возникает.


С плотным шумом обрушился дождь.

Он безжалостно хлещет героя.

Вот и солнце — день летний хорош!

Капли в лужи летят с гулким боем.


Колокольный

капели трезвон

слух ласкает. Дырявые крыши

их впустили. Сарай без окон

весь сияет, он музыку слышит.


В светлой роще водица поёт,

речка камушки перебирает.

Все невзгоды, пожалуй, не в счёт,

когда бликами влага мерцает.


То не красочный милый пейзаж –

как гипноз, разум мучает наш.


Смена: сумрак, на улице грязь,

мусор, мусор, разруха — не новость.

Красок несовместимая связь

нас гнетёт. Где-то искоркой — совесть.


Эти краски и звуки как луч,

он пронзает экранное действо.

Чем так значим, так яростно жгуч?

Над невеждами, мастер, посмейся.

Слушая музыку Баха…

В суматохе мирской мы порою мельчаем.

Вспомнишь вечером, сморщишься: что-то не так.

Хорошо, встретив шутку и ласку за чаем,

прошептать: мол, давно зреет жажда-мечта

побывать на просторах концертного зала,

где великое действо творят мастера.


Здесь мы! Музыка Баха едва зазвучала,

сокровенное что-то тебе говоря.


Я в согласии с миром, большим, заповедным,

растворился средь сущих на милой Земле.

Волны звуков летят, и совсем неприметно

расцветает душа, как огонь на золе.


Звуки новые — волны темнеют, поникли,

тихой болью сменился недавний покой.

Грусть щемящая не поднималась до крика,

лишь тревожила сердце горячей мольбой.


Что в той боли? Пожалуй, с собой расставанье,

с той весенней зарёй, что несла день утех,

с дорогими людьми…

Правды трудной признанье.

И улыбка любви тем, под небом… Для всех.


Отзвучали последние ноты сюиты.

Возвращаемся снова на землю с небес.

Мощь гармонии в нас вольным морем разлита.

Мы её понесём в будни — в сумрачный лес.

Песни наши славные

«За окном черёмуха колышется…»

Хор чуть слышным голосом

выдохнул мотив,

не спеша запел, заговорил.

Шевельнулись волосы,

мы сидим, застыв.

Слёзы… Их сдержать не стало сил.


Подпеваем шепотом.

Как молитву, знаем

эту песню, новые звучат.

Незаметным топотом

(слышишь?) провожаем

озорных мелодий водопад.


Песни наши славные

долго рядом были –

весь прошедший незабвенный век.

В дни для жизни главные

над застольем плыли,

для судьбы готовили разбег.


Хор поёт. Забытый звук,

поднимаясь выше,

светом наполняет новый день.

Может, через годы внук

песенку услышит –

«душу живу» русских деревень.

Силуэты Петербурга

«Люблю тебя, Петра творенье»

Задержался на экране чёрный силуэт,

а по сердцу пробежала радости волна.

Петербург. Его виденья подняты со дна

памяти как драгоценность отлетевших лет.


Петропавловская крепость, шпиль пронзает высь.

Рядом, словно зверь на дыбе, разведённый мост.

Город строгий наплывает зримо, во весь рост.

Из болот рывком когда-то стены поднялись.


Очертанья дорогие, сколько их у нас…

Вот в прожекторах-софитах всадник на коне.

С гордостью Ленфильм дарует дерзкий образ мне.

Я у гром-подножья молча постою не раз.


На далеком горизонте контур проступил –

величавый Исаакий. Чаши-фонари

проплывают, вновь рождаясь раз, и два, и три

на экране, как движенье мерное светил.


Вдохновения былого в них струится свет

мастеров российских,

пришлых из знакомых стран.

Здесь отважный Фальконе, упрямый Монферран.

Вам я шлю любви посланье из грядущих лет?

К двухсотлетию со дня рождения Афанасия Фета

Стать богатым и быть дворянином —цель его, существо.На пути к той заветной святыне —воля, ум, ремесло.Но нежданный фантом народилсяв этой трезвой душе,осветил, обволок, отделилсяи диктует уже.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Сибирь
Сибирь

На французском языке Sibérie, а на русском — Сибирь. Это название небольшого монгольского царства, уничтоженного русскими после победы в 1552 году Ивана Грозного над татарами Казани. Символ и начало завоевания и колонизации Сибири, длившейся веками. Географически расположенная в Азии, Сибирь принадлежит Европе по своей истории и цивилизации. Европа не кончается на Урале.Я рассказываю об этом день за днём, а перед моими глазами простираются леса, покинутые деревни, большие реки, города-гиганты и монументальные вокзалы.Весна неожиданно проявляется на трассе бывших ГУЛАГов. И Транссибирский экспресс толкает Европу перед собой на протяжении 10 тысяч километров и 9 часовых поясов. «Сибирь! Сибирь!» — выстукивают колёса.

Анна Васильевна Присяжная , Георгий Мокеевич Марков , Даниэль Сальнав , Марина Ивановна Цветаева , Марина Цветаева

Поэзия / Поэзия / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза