Освоение одиночества. О чем молчат любимым.

— Да. Но... Большинство присутствующих здесь женщин на вопрос, хотят ли они вас или меня, ответят - «не хотят»! И по отношению к своему настоящему и будущему будут не правы! Зато такой ответ защитит их от угрозы нашего ответного отказа - они же нас «не хотят». Защитит от непозволительного им соблазна. Создаст иллюзию защищенности от наших домогательств - ведь они же «никакого повода нам не давали»! Но оставит без контроля и защиты реальную, живую их жизнь - жизнь их тела с его влечениями. Влечениями, которые окружающие их люди, в отличие от них самих, ясно ощущают. На эти их влечения люди реагируют как на факты. Никто не знает их мыслей. Вот отсюда и - изнасилования, и ненужные браки, и дети, живущие в вымысле - всякая испорченная их жизнь. Поэтому, решая практические задачи общения, в ответ на этот вопрос надо допустить, что хотим мы всех! Одних - вблизи, других - вдали, третьих - посередине. А четвертых хотим... никогда бы не встречать и не видеть. Со всеми мы хотим разной дистанции. Но со всеми и с каждым - своей конкретной. Исходя из этого, вопрос должен звучать как...

— ...Насколько я их хочу?

— Верно. Как вы их хотите?

— И как это узнать? - Он по-прежнему, как старательный ученик начальной школы, все вопросы адресовал мне - не себе:

— Тамара Викторовна, вы не откажитесь расставить всех нас на то расстояние от себя, на котором вам удобно, чтобы мы от вас находились.

— Не откажусь. С удовольствием.

— Юлиан Львович, посмотрите пока со стороны.

Тамара Викторовна вызывала людей по одному и просила их медленно приближаться к ней до тех пор, пока они не оказывались от нее на удобном ей расстоянии. После этого просила чуть отодвинуться назад. У нее получилось примерно пять концентрических кругов. Ближайший - чуть дальше полуметра, самый далекий - у самой стены. Остальные - на разном расстоянии между этими двумя. Когда она закончила, я просил то же самое проделать еще нескольких давних участников марафонов, хорошо знающих такое исследование. Наконец, я снова позвал стать в центре кабинета Юлиана Львовича. И теперь уже ему предложил самому поставить людей на те места, на которые ему удобно.

Сейчас тем, кого он позовет, отказываться было нельзя. Становиться следовало туда, куда Юлиан Львович укажет.

Юлиан Львович первой вызвал Татьяну Васильевну и остановил ее в метрах двух от себя.

— Татьяна Васильевна, он вас ставит между зоной «небытия» и «спокойствия» или между зоной «спокойствия» и «интимной» зоной?

— Между «небытия» и «спокойствия», — с бережной улыбкой ответила отзывчивая женщина.

— Вы каким местом определяете расстояние? - спросил я Юлиана Львовича.

Тот указал на живот и грудь. Но, сообразительный, тут же приняв к сведенью мой вопрос Татьяне Васильевне, обернулся к жене и позвал ее двигаться к нему. Покоробило, что муж при людях заставил жену подойти к себе вплотную, на такое близкое расстояние, что ей пришлось отслоняться, чтобы не ткнуться носом в его лицо. (Тут впервые и мелькнула та догадка, которая станет в этом марафоне для меня открытием.) А ведомый следующей уже новой мыслью Юлиан Львович моментально словно забыл о жене. Повернулся к другому, к третьему, быстро расставляя всех, особенно женщин, на до неловкости близкие расстояния. Действия его были как-то дерганы и не плавны, как у шестеренки с прокручивающимися сломанными зубьями. (Сознательно выстраиваемое поведение, в отличие от интуитивного, вообще менее органично, из-за дискретности[20] сознания.) Многим было не очень ловко оставаться в предложенной им близи.

До сих пор мне всегда казалось, что, в силу ханжеского противопоставления духа и тела, осознанного или неосознанного ощущения «дух выше», в силу по многим другим причинам сниженного отношения к телу, мои пациенты воспитаны так_; что большинство эгоистических телесных, эмоциональных импульсов для них запретны. Бессознательно стремясь ощущать себя правильными («праведными»), они эти свои «запретные» импульсы не отслеживают и не осознают. Потому и не знают, чего хотят, не сориентированы ни в себе, ни в мире. (Отсюда и неустойчивость их самооценки.) Казалось, позволь себе человек думать телом, и все его проблемы решатся. Он станет чуток, как зверь в своей стае.

Но тут на моих глазах молодой человек, искренне (хоть и прямолинейно, как робот без обратной связи) решающий задачу: «как он хочет других», этой задачей вдохновленный и раскрепощенный, словно сняв с себя всяческие табу, неожиданно для меня (но явно не под свою ответственность!) существовал посреди кабинета доверительно, как голый. А лучше от этого не было ни ему, ни другим. Всем было неловко.