Этот модус спокойной интенсивности, обычно связанный с чувством ностальгии, не является эксклюзивным для аниме. Как отмечали многие комментаторы, японские режиссеры кино и телевидения часто создают произведения, известные как своим лирическим «настроением», так и структурой повествования. Что еще важнее, как было проанализировано во введении к этой книге, лирика и элегия долгое время были частью японской культуры, обеспечивая эмоциональную основу поэзии, театра кабуки и многих других форм высокой японской культуры. Кроме того, это элегическое чувство только усиливалось, по мере того как японская нация переходила в современность. Современная Япония превратилась в культуру, которая, с одной стороны, находится на переднем крае потребительского и капиталистического развития, а с другой стороны, по словам антрополога Мэрилин Айви, проникнута тенденцией к «тематизации потерь». То, что теряется, иногда аморфно, тематизировано из-за одержимости личным и, как правило, проблемным прошлым, как это видно из сочинений чрезвычайно популярной Бананы Ёсимото и ряда работ не менее популярного Харуки Мураками. Оба писателя часто подвергаются критике со стороны старых рецензентов за то, что они считают своего рода банальной ностальгией, нередко окрашенной нарциссизмом[331]
. Однако для многих других японцев более широкий взгляд на прошлое нации утерян и должен быть восстановлен.Айви описывает процесс, в котором «репрезентативные пережитки» (такие как мацури [фестиваль], другие традиционные ритуалы и культурные объекты, такие как чаши для чайной церемонии или даже палочки для еды) «превращаются в элегические ресурсы»[332]
. С точки зрения Айви, растущая потребность в элегических ресурсах проистекает из «чувства изоляции, которое преследует многих японцев» несмотря на, или возможно, из-за вовлечения нации в глобальную культуру, которую она связывает с «определенным ядром беспокойства по поводу самой культуры, ее переходного состояния и стабильности»[333]. Это беспокойство олицетворяет тревожный недостаток успеха внутри национального самопозиционирования, повторяющаяся мысль о шаткости того, что часто изображается запредельно стабильным.Хотя современная Япония особенно искусна в тематизации утрат почти ритуалистическим образом, следует подчеркнуть, что амбивалентное отношение к истории и склонность к ностальгии – это элемент, общий для всех современных культур. Как следует из цитаты Элиота 1943 года в начале этой главы, сочетание эмоционально заряженных элементов – потери, изменения, обновления и бегства из истории, которая иногда может быть ошеломляющей, а иногда и вдохновляющей – лежит в основе человеческого состояния XX века.
Некоторые критики считают эту амбивалентность истории более постмодернистской. В определяющем эссе 1983 года Фредрик Джеймисон выразил сожаление по поводу того, что он видел как редуктивно-ностальгическую тенденцию в постмодернистском кино, предполагая, что она проистекает из неспособности сегодня «сосредоточиться на собственном настоящем, как если бы мы стали неспособны достичь эстетического представления о текущем опыте»[334]
. Хотя другие комментаторы, такие как Линда Хатчон, не согласны с этим мнением и подчеркивают, что «постмодернистское кино одержимо историей и тем, как мы узнаем прошлое сегодня»[335]. По крайней мере, в случае Японии эти аргументы – две стороны одной медали. Именно из-за «нестабильности», на которую указывает Айви, современное общество одновременно желает искать убежища в своем прошлом, но в то же время уклоняется от реальности этого прошлого, предпочитая вместо этого «ностальгировать по нему» или просто избегать его.Что действительно впечатляет в аниме, так это некое эстетическое и повествовательное признание как нестабильности, так и амбивалентности.
Культурная нестабильность исследуется и даже превозносится в анимационном пространстве практически в каждом нарративе, изученном до сих пор, от гендерного смешения «Ранмы ½» или апокалиптических эксцессов «Акиры» до смелого исследования «Принцессой Мононоке» исторической (и имплицитно современной) инаковости. Амбивалентность по отношению к прошлому также заметна в таких жанрах, как оккультизм, антиутопия или апокалипсис.