От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

«Эта картина [трансформера] – человек сидит внутри машины, сжимая изо всех сил рычаги управления – есть воплощение японской технологической мечты».

Рон Таннер, Mr. Atomic, Mr. Mercury, and Chime Trooper: Japan’s Answer to the American Dream

«Слияние с технологией… равносильно надеванию боевого костюма».

Клаудия Спрингер, Electronic Eros

Тела, изученные в предыдущих главах, были прочно связаны с понятием самоидентификации, варьирующемся от пугающе нестабильного до строго неизменного. Фиксированные типы мужского тела в порнографии предлагают отрицательный ответ на трансгрессивный потенциал, присущий телам женщин и подростков. Однако стремление к заключенному в какую-либо оболочку или бронированному телу не ограничивается порнографией. Мир научно-фантастического аниме, известного как жанр меха, обращается к теме помещения тела в оболочку, на этот раз в буквальном смысле в форме некоего технологического слияния. Как в случае с образом фаллического демона в порнографии, это «размещение» также может быть рассмотрено как «обладание силой». Здесь этот подтекст даже более очевиден, чем у демонов, так как зритель видит хрупкое человеческое тело, которое на глазах становится сильнее, сливаясь с технологической броней[128]. Огромное, с рельефными металлическими «мускулами», с разнообразным оружием, похожее на пародию на идеального мужчину[129], механическое тело явно воплощает в себе фантазии о силе, власти и совершенном технологическом развитии.

Однако такое обладание силой может стать палкой о двух концах. Хотя в большинстве обычных фильмов в жанре меха (наряду с некоторыми западными научно-фантастическими фильмами, такими как «Терминатор») предпочтение отдается телу робота или киборга, многие другие аниме представляют технологически защищенное тело с глубокой амбивалентностью. Эти аниме участвуют в так называемом «двойном видении»[130], которое ученый-фантаст Дж. П. Телотт приписывает многим западным научно-фантастическим фильмам (одновременное прославление технологии через ее главенствующее присутствие в повествовании и суровая критика ее разрушительного и бесчеловечного потенциала), но также многие работы в жанре меха фактически усиливают это двойное видение на более глубоком и мрачном уровне, настойчиво представляя слияние человека и технологии как событие неоднозначное. Зачастую негативный взгляд на технологии может удивить аудиторию, которая склонна думать о японцах как о мастерах технологической магии. Однако такой точки зрения давно придерживаются многие мыслители-японцы, такие как писатель Сосэки Нацумэ (цитата представлена выше) или поздние писатели, например Кобо Абэ, которые ярко описывают в своих романах цену технологий[131].

Механический жанр аниме продолжает эту традицию. Как самый распространенный из всех жанров аниме, меха изображает то, что Алессандро Гомараска называет «технологизированным телом», только с 1963 года, когда на японском телевидении прошла премьера «Астробоя». Это был не только первый японский мультсериал, но и первый из целой серии аниме с участием роботов с человеческими душами. В том же году в эфир вышел первый сериал о «гигантских роботах» – «Железный человек #28» (Tetsujin 28-go) по комиксу Мицутэру Ёкояма. «Железный человек #28» уже демонстрировал важные для жанра характеристики, но, в отличие от «Астробоя», здесь роботом управлял человек. По мере развития жанра человек и робот зачастую объединялись, при этом помещенный внутрь человек руководил мощным роботизированным телом.

В то время как образы в меха-аниме крайне технологичны и максимально сосредоточены на механизмах действия бронированного тела, само повествование удивительным образом фокусируется на переживаниях человека внутри механизмов.

Именно этот контраст между уязвимыми, эмоционально сложными молодыми людьми в зловеще безликих роботизированных телах или боевых костюмах и потрясающей силой, которой они владеют опосредованно, создает кульминацию во многих меха-драмах.