Сталин, начисто уничтожив идеалистов большевизма, создал свою партию — партию мастеров власти — нынешнюю КПСС. Попытки Хрущева, разоблачив преступления Сталина, гальванизировать идейные позиции старого большевизма кончились тем, что правоверные сталинцы похоронили его самого. Последовавшая затем эпоха Брежнева оказалась эпохой тотальной безыдейности, духовной прострации и морального разложения кадров всей пирамиды власти. Война, которую объявил Андропов этому брежневскому наследству, уже проиграна, ибо система оказалась сильнее нового генсека. Ее можно либо совсем уничтожить, либо заменить, как Сталин заменил ленинскую систему коллективной диктатуры системой личной диктатуры, но ее нельзя «ремонтировать», выбрасывая оттуда одних олигархов и набирая туда других таких же олигархов, только стоявших ступеньками ниже. Вот когда Андропову дали почувствовать все это, то он решил апеллировать к «идеологической совести» системы. Отсюда — созыв идеологического пленума ЦК.
Со времени Сталина существует закон: партийным теоретиком может быть всякий партаппаратчик, но теоретиком партии и «продолжателем дела Ленина» может быть только один генсек. Это его монопольная привилегия. Совершенно не важно, что в вопросах философии марксизма, марксистского экономического учения или истории и теории социализма очередной генсек — сущий профан, какими были и Хрущев с Брежневым. Важен его пост — он генсек, и поэтому только он может сказать новое слово в марксизме-ленинизме. Остальные члены Политбюро пользуются привилегией первыми цитировать генсека.
Генсеку и членам Политбюро доклады пишут их референты. Поставленные в строгие догматические рамки, референты как чумы боятся наговорить какую-нибудь идеологическую «ересь», поэтому выдают «на-гора» такую серую «словесную руду», от которой, вероятно, тошнит их самих: ни живого слова, ни блеска ораторского искусства, ни — Боже упаси — остроумного анекдота не ищите в речах партийных руководителей.
Наблюдатели давно заметили, что в этом отношении как раз в речах Андропова нет-нет да и проскользнет иная оригинальная мысль или даже живое слово. Отсюда, вероятно, и пошла легенда, что верховный шеф КГБ — интеллектуал. Разберемся, насколько этот «интеллектуал» присутствует в «программной речи» Андропова на идеологическом пленуме ЦК. Она была посвящена разработке новой редакции, как он выразился, «действующей Программы».
Андропов начал речь с констатации следующего очевидного положения: «В нашем распоряжении богатейший арсенал средств просвещения и воспитания… Главные наши противники… — формализм, шаблон, робость, а порой и леность мысли».
Этот совершенно правильный диагноз — «формализм, шаблон, робость и леность мысли» — страдает отсутствием указания на их источник: на партийно-полицейскую систему власти. Андропов точно знает, что эти явления в советской идеологической жизни не случайные, а имманентные черты советского режима и поэтому неистребимы, пока существует данный режим. Генсек, который всерьез объявил бы им войну, перестал бы возглавлять партию. Поэтому Андропов спешит оговориться: «Но даже самая яркая и интересная пропаганда, самое умелое и умное преподавание, самое талантливое искусство не достигнуть цели, если они не наполнены глубокими идеями…»
А «глубокие идеи» — это та же самая идеологическая тарабарщина партии с ее незыблемыми догмами в общественных науках и «соцреализмом» в искусстве. Андропов заявил, что, приступая к составлению новой редакции «действующей Программы», надо руководствоваться указанием Ленина на VIII съезде партии (1919 г.) по поводу составления второй программы партии. Вот слова Андропова: «В связи с разработкой второй Программы партии В. И. Ленин говорил: "Нисколько не преувеличивая, совершенно объективно, не отходя от фактов, мы должны сказать в программе о том, что есть, и о том, что мы сделать собираемся”». (Ленин, ПСС, т. 36, стр. 55; «Правда», 16.06.1983).
Андропов взял из Ленина абсолютно неудачную цитату. Ленин как раз и записал в свою программу вещи, которые он не только не собирался делать, но и никогда не мог делать, не изменяя себе. Заглянем в эту вторую программу партии и процитируем то, что собирался делать Ленин: «…лишение политических прав и какие бы то ни было ограничения свободы необходимы исключительно в качестве временных мер борьбы
Хотя комментарии излишни, все же заметим: прошло более 60 лет, и все условия, о которых там говорится, выполнены, а свободы и права не только не восстановлены, а еще более ограничены.