Когда Вальтер Беньямин – за четыре года до меня – учился в Мюнхене, он был под сильным впечатлением от лекций Вальтера Лемана, большого знатока мексиканской религии и культуры, который преподавал в университете в качестве частного лектора. Наслушавшись его рассказов, я тоже пошёл послушать, как Леман говорит о религиозной поэзии майя, предшественников ацтеков. Тем временем Леман был произведён в профессора и уже не начинал своих лекций с грамматических изысков и лингвистических преамбул, а раздавал стихи на языке оригинала, разбирал их слово за словом и вслух читал их нам, примерно двенадцати слушателям. Эти занятия были исключительно интересными, но через год мне пришлось их оставить. При этом один из гимнов на языке оригинала до сих пор не выветрился из моей памяти. Что до Вальтера Беньямина, он приезжал к нам дважды, а в 1921 году некоторое время жил у нас. Мы тогда перебрались в квартиру, оставленную нам одним добрым знакомым Эши, уехавшим в Берлин. Это был молодой гений д-р Эмиль Форрер, исследователь Древнего Востока. Знакомством с ним я обязан Эйслеру. Он сделал себе имя, доказав, что хеттский язык, расшифровкой которого тогда занимались языковеды, несомненно принадлежит к индоевропейской группе. Швейцарец Форрер и его жена, выходцы из организации «Свободной немецкой молодёжи»[167]
, будучи неевреями, сочувствовали сионизму. У этой молодой пары было всё – и сердце, и образование, и общаться с ними было сущим удовольствием. Они часто приглашали нас с Эшей к себе в гости, и я не уставал удивляться могучей работоспособности Форрера. Квартира, которую они нам оставили, располагалась на Габельбергерштрассе напротив Технического университета. Каждое утро по дороге в университет или библиотеку я проходил мимо роскошного дворца, который занимал профессор Прингсхайм[168], еврейский тесть Томаса Манна, и размышлял о бесчувственности богача, возведшего такое помпезное здание в центре города, не задумываясь о реакции прохожих, отзывы которых иногда доносились до моих ушей.Дворец математика Альфреда Прингсхайма. Мюнхен. 1920-е
Два года я сидел над диссертацией и уже начал один за другим читать классические труды ранней каббалы, доступные мне в печатном или рукописном виде. В Мюнхене было несколько рукописей Авраама Абулафии, и я стал их тщательно изучать, пытаясь даже осуществить некоторые его указания на практике и замечая, что они производят изменения в сознании. При этом я понимал, что надо распознавать цели различных каббалистических методов и нельзя сваливать их все в одну кучу. Читал я также «Зоар», хотя без комментариев[169]
. Я пытался понять, что, собственно, лежит передо мной, и до времени не задавался историко-критическими вопросами, тем более что сразу понял: начинать нужно с чтенияЯ закончил диссертацию к концу 1921 года и привёз её в Берлин одному своему приятелю, который начисто её переписал и вычитал. В конце января я сдал её и сообщил Хоммелю, что готовлюсь к устному экзамену. Он сказал: «Господин Шолем, две недели перед экзаменом даже не открывайте ни одной книги. Ходите гулять в Английский сад и делайте всё только в своё удовольствие, а про экзамен забудьте. Это важнее всякой зубрёжки». Мудрый человек. По математике, как непрофильному предмету я был приписан к Фердинанду Линдеману, что очень меня воодушевило. Как-никак знаменитый человек, который за сорок лет до этого окончательно разрешил проблему «квадратуры круга». Я должен был представиться экзаменатору, чтобы дать ему понятие о пройденном курсе и о тех областях, в которых я наиболее сведущ. Линдеман как ректор университета, лекций почти уже не читал. Он принял меня очень любезно и сказал: «Судя по тому, что вы, насколько мне известно, учились математике уже девять семестров, вы должны знать очень много». Я сказал, что специализируюсь на алгебре.