От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

На экзамене 3 марта он доставил себе удовольствие, попросив меня повторить ход мысли Шарля Эрмита, доказавшего трансцендентность числа е (иначе: что оно не может быть корнем алгебраического уравнения). Хитрость состояла в том, что принадлежащее самому Линдеману доказательство трансцендентности числа π было, собственно, лишь остроумным использованием и развитием эрмитовского доказательства трансцендентности числа е. И потому если я обнаружу понимание проблемы е, следовательно, это знак того, что мне известен и «шедевр», принёсший бессмертие Линдеману! Напротив, Боймкер, который хорошо меня знал, использовал отведённые полчаса, чтобы попросить меня прокомментировать теорию суждений Германа Лотце и высказать критическое мнение о ней. Так полчаса и пролетели. Хоммель, который экзаменовал меня по основному предмету, сказал: «Иврит и арамейский вы знаете лучше меня. Так зачем же я буду экзаменовать?» (С логической точки зрения, всё верно, но сказать такое на экзамене?!) Однако же Хоммель был влюблён в южно-арабские надписи и показал мне маленькую сабейскую надпись, попросив прочесть несколько стихов из знаменитой касыды Имру аль-Кайса[170], которую я помню наизусть и по сей день.

Два моих главных учителя, Хоммель и Боймкер (последний пользовался большим влиянием на факультете) пригласили меня встретиться на следующий день и предложили, если я представлю соответствующую работу по теме каббалы, защитить диссертацию в Мюнхене с дальнейшей перспективой устройства приват-доцентом для преподавания иудаики и в особенности древних еврейских рукописей. Подобное, как уже упоминалось, для немецких университетов того времени считалось новшеством. Не задумываясь всерьёз над этим предложением, я всё же надеялся предъявить такой вариант завершения учёбы как козырную карту моему отцу – в видах подготовки к эмиграции в Израиль.