От Босха до Ван Гога

«Наши надежды — это лишь пустые химеры, а наши успехи — не что иное, как иллюзии. Если и есть на этой земле нечто настоящее, это наши горести. Страдание реально, а наслаждения — лишь плод воображения», — так писал Жерико в одном из писем около 1818 года. В его творчестве, отмеченном печатью пессимизма, соединяются мрачные образы смерти и одержимость реальностью. Жерико оставит множество незаконченных работ, он мечтал выразить «все эпическое в современном мире», но время эпического прошло. Фрагменты рук и туловищ, головы и отдельные человеческие фигуры — вот погребальный памятник эпохе, называемой Реставрацией. «Жерико написал свой Плот и одновременно кораблекрушение Франции. Он плывет в одиночестве, двигаясь навстречу будущему вслепую… не зная, что ждет его там. Это героизм. Он олицетворяет саму Францию, все наше общество, которое пустилось в плавание на Плоту „Медузы“», — писал историк Ж. Мишле. Делакруа дружил с Жерико и пользовался покровительством барона Жерара. Он был, по словам Бодлера, «самым способным к внушению художником, чьи произведения […] будят мысль и вызывают в памяти чувства и поэтические образы, когда-то знакомые, но, казалось бы, навсегда канувшие в Лету». Делакруа стал главой французских романтиков. Он восхищался Байроном, Рубенсом, увлекался Востоком, читал Шекспира, путешествовал в Марокко, исповедовал праздность, засиживался в женском обществе, страстно мечтая о «ропоте и смятении», был эстетом и денди. «Вот истинный тип князя-поэта! Все, что есть скорбного в страсти, захватывает его […]. Он выплескивает на свои холсты то кровь, то свет и мрак» (Бодлер). В эпоху когда нет места героическому, сам художник должен стать героем. Делакруа, бесспорно, является великим мастером эпических картин: исторический факт он превращает в эпопею. Из революции 1830 года, наименее героической из всех, пережитых Францией, Делакруа создал миф, образ, который затмил все предшествующие. С его приходом искусство стало сильнее действительности, а эстетика заняла место морали. Делакруа был не только последним великим художником, воспитанным на идеях Возрождения и создававшим выдающиеся картины на исторические и мифологические сюжеты, но первым мастером Нового времени, как это справедливо заметил Бодлер.

Реализм

Жан-Батист Камиль Коро (1796–1875)

Писавший Италию, а потом лесные чащи Иль-де-Франса, «нежнейший Коро» (по определению одного из историков искусства Мишеля Лебри) оставался в стороне от «романтической битвы». Он предпочитал работать на пленэре, ценя прелесть пейзажного мотива. Ренуар сравнивал его с Вермером, потому что Коро также не принадлежал ни одной из школ. Надар называл его почтенным, добавляя, что Коро «вызывает горячее уважение всего молодого поколения». Будучи свободным, ни от кого не зависящим в своем творчестве человеком, Коро понимал, что необходимо постичь гармонию внутри себя, прежде чем искать ее в пейзаже: «Возвышать реальность до того состояния души, которое вы хотите ей сообщить», объяснял он своей молодой ученице Берте Моризо. «Папаша Коро» был человеком щедрым, скитальцем, всегда готовым поделиться плодами своих трудов с молодыми художниками: помогал советами Писсарро и Сислею, деньгами — Домье. Он объяснял всякому начинающему живописцу важность «первого взволновавшего нас впечатления».

Видеть и помнить — вот кредо искусства Коро, которое Бодлер определял как «непреложное царство гармонии и глубокое понимание композиции». Коро совершенствовал свое мастерство в Италии, где он побывал трижды: в 1825–1828 годах, в 1834 и в 1843 годах. Его работы тех лет отличаются мягкими вариациями желтых или синих тонов (Мост в Парни, Замок св. Ангела и Тибр в Риме), светом, который, не теряя своей прозрачности, выявляет формы и объемы, углубляя перспективу. В картинах Коро сочетается несочетаемое: основательность и легкость.

Позже открытие произведений Констебла, путешествия в Голландию и Англию и, особенно, пребывание в Барбизоне привнесли в композиции Коро ощущение мимолетности: таковы его населенные нимфами туманные лесные чащи (Утро, Танец нимф), влажные берега Сены, сонное дыхание прудов Виль д’Авре на рассвете. В его пейзажах все меньше желтого и все больше зеленого и, особенно, прозрачного синего в светлом бездонном небе, на фоне которого трепещет листва на деревьях.

В области портрета, гораздо менее известной публике, мы находим у Коро то же стремление к точности передачи натуры и психологической характеристике, благожелательное отношение к модели. В истории французской живописи Коро занимает особое, уникальное место. Бодлер называл его искусство «чудом сердца и духа».

Нарсис Виржиль Диас де ла Пенья (1807–1876), Жан-Франсуа Милле (1814–1875)