Мы стояли или сидели на доске, разрезали апельсины на дольки, наблюдали за четырехмачтовым тюремным судном, пересекавшим залив. История о линолеуме. Горькие дни Боба. Центральная библиотека серела гирей в белесом дожде. То, что должно быть принято в качестве неинформативного, – решения, которые мы принимаем каждый раз, когда пересекаем улицу. Узел – это еще не канат. Много усердия, мало мысли. Мне не хватает сине-серых цветов осени западного побережья. Морской огурец. Ночь на пляже, костры освещают поселения песчаных мошек, доски для серфинга, торчащие вертикально, словно щиты древних кланов. Можно предложить, например, включение чего угодно. Подзаголовки рассеивают внимание. Старые фразы, кажущиеся новыми, предполагают совсем иные цели. Ты просыпаешься от качания волн, испытывая новый прилив внимания каждый день. Такие стихотворения словно краеугольные камни в поисках памятника. Упомяни о сексе, о плоде, сладостях, городах, книгах, кинематографе или геологии. Мертвящая ассоциация с ларинготрахеобронхитом. Линии на полях. Пропущенный мяч. Пусть капают свечи, воткнутые в старые пустые бутылки вина, канистра, полная монет. Вторник, полдень. Часы говорят с нами своим тик-тик. Яичная скорлупа в цветочном горшке (кальций). Молодая медсестра в синих солнечных очках посредством едва заметного перераспределения веса, смещения гравитационного центра движется впереди высокого темнокожего студента, по-восточному хрупкого, чтобы раньше него погрузиться в автобус, прежде чем все сиденья будут заняты. Пятна плесени на старом кофе. Туалетные привычки доктора Уильямса. Трактовки вербальной формы не касаются их объектов. Есть ли у копья форма? Опухоль давит на хиазму зрительных нервов. Утренняя сирена, предупреждающая о тумане. Услышал «надень майку» как «сёстры-гавайки». Проснувшись, но пребывая в кровати, я слушаю, как проезжают машины, хлопают двери, пролетают птицы, играют дети – всё это первые звуки дня. Голуби изливаются из-под карниза. Суррогатная информация. Необходимость и контингентность. В конечном счете царапины покрываются коростой. Это будет влиять на твое эго несколько дней. Шум воды в трубах. Мы не можем заклеймить в нашем сознании эти разнообразные модальные печали понятием аналитичности. Картонная коробка, набитая свитерами, наверху книжного шкафа символизирует Дом. Дети, катящие магазинную тележку вниз по улице. Порванные шнурки. Фразы ничего не обозначают. Бедлингтоны изначально были выведены для того, чтобы охотиться на крыс в угольных шахтах, потом их стали разводить для представлений. Мороженое с виски. Кофеиновые анжамбманы нервной системы. Тренировка китайским огнем. Внимание – это всё. Написав белые линии. Небо, наполненное вертолетами. Выебанный в мозг. Он знал, как держать плуг, пахать. Там, за бухтой, всегда был Окленд. Поскольку накопление неосознанно, мы ходим кругами в раскаленных комнатах с закрытыми окнами, постепенно становимся тяжелее, толще и медлительнее, пока наконец не отказываемся, не сбрасываем, не срываем шляпы, белые пальто с широкими отворотами, муфты, черные рубашки и белые галстуки, пока мы стоим, руки в бока, в белых поясах, прозрачных сетчатых футболках, на ногах сандалии.