От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

3) Третье обвинение самое тяжелое: поведение генерала Корнилова при аресте Государыни Императрицы. После тщательного расследования всех обстоятельств ареста считаю себя вправе утверждать, что и это неправда. Это обвинение основано на данных, якобы изложенных в частном письме фельдмаршала Маннергейма. Действительно, в 1937 году, 20 лет после революции, Маннергейм написал одному из офицеров, проживающих в Брюсселе, письмо совершенно частного характера. Это письмо было показано генералу Архангельскому и о нем узнал г. Котляревский, который списал его якобы для своего частного архива, дав честное слово, что содержание этого частного письма не будет разглашено, как и должно быть между порядочными людьми… Маннергейм, который и в силу своего официального положения (он был главой государства) и в силу присущей ему честности, был глубоко возмущен вторжением посторонних лиц в его частную переписку… Факт, описанный в этом письме (подлинник его был возвращен Маннергейму, когда он узнал о бесчестном поступке Котляревского. – М.Б.), весьма сомнителен. Вы, вероятно, знаете, что мой бо-фрер, Сергей Белосельский и Маннергейм связаны узами тесной дружбы. Во время похода Маннергейма для освобождения Финляндии, Сергей был у него в штабе, они проводили вместе вечера. Маннергейм никогда, ни разу, не упоминал о том, что он видел Императрицу. Тем более, что он сам спасся из столицы и сразу уехал в Киев к своей дивизии (12-й). С другой стороны есть целый ряд сведений о полной корректности в поведении Корнилова в отношении Царской Семьи. Говорила это покойной моей Мэри ее тетка, графиня Бенкендорф, супруга Обер-Гофмаршала, которая допускалась к Ее Величеству… Знаем мы и от офицеров охраны о том, что Ее Величество благодарила Корнилова за то, что он для Них сделал. Коцебу младший (гусар) был одно время начальником охраны и подтверждает, что Корнилов, говоря про Императрицу, не называл Ее иначе как «Ее Величество». Но самое убедительное – это дневник графа Апраксина, где он записывал факты не по дням, а даже по часам… Апраксин присутствовал при входе Корнилова к Ее Величеству. Он не мог сказать приписываемых ему слов: «встаньте!» и т. д. по простой причине. Государыня Императрица приняла его стоя, как принимала вообще всех. Корнилов с возможной осторожностью объявил Ей о решении Временного Правительства считать Царскую Семью арестованной, потом просил всех выйти и остался наедине. Апраксин считает, что беседа касалась возможного переезда в Англию. Когда Корнилов выходил, то Государыня его благодарила. Когда Она осталась одна, то заплакала…

Все эти данные заставляют быть уверенным, что и третье обвинение построено на песке… Обвиняют Корнилова и за самый факт ареста. Спрашивается, было бы лучше, если арест произвела толпа солдатских и рабочих депутатов? Исполнив этот тяжелый акт, генерал Корнилов оградил Царскую Семью от многих обид в те дни. Лица, видевшие Корнилова после ареста (в том числе и генерал Архангельский), свидетельствуют об его сильном нервном потрясении. Я лично за это обвинить его не могу. Как мне ни противны личные пересуды, я не могу кончить это письмо, не коснувшись весьма странной роли во всем этом деле г. Котляревского, моральный облик которого за последние годы совершенно определился. Кому-кому, а ему можно было бы порекомендовать быть поскромнее.

П.п. Свиты Его Величества генерал-майор Гартман».