От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

Попутавшись в несвязных рассуждениях о том, какому командующему и где надлежит быть («Корнилову не место в арьергарде дивизии», «Алексееву не приличествует сидеть в вагоне», «Деникин из трусости выбирал место подальше от огня»), Кириенко после 1-го похода и болезни определяет свое место в Добровольческой Армии и, конечно, с учетом степени безопасности в тылу, комендантом штаба корпуса генерала Кутепова. Тыловой район штаба корпуса, особенно в гражданскую войну, охватывал очень широкую и глубокую полосу. Одной из обязанностей коменданта штаба корпуса было поддержание порядка в тылу. Комендантские команды и другие нестроевые соединения были вооруженной силой для такого назначения. Как же Кириенко справлялся со своей ролью? Описывая в самых мрачных красках безобразия тыла, он по своему обыкновению всю вину взваливает на других. Получив из рук «презренного изменника, труса и дурака Деникина» производство в генерал-майоры, Кириенко с гордым сознанием совершенных им подвигов, не забыв записать в блокнот, сколько у престарелого генерала Архангельского «царапин», отплывает с Русской Армией за границу и начинает здесь в ускоренном порядке подготовляться к «общественной деятельности».

Кириенко – в эмиграции

Эвакуировавшись за границу, Кириенко вел себя прилично, и даже, став председателем Главного Правления Союза участников 1-го Кубанского имени генерала Корнилова похода (Белград), выпускал время от времени газету «Первопоходник», где не только не было речи о «бесталанности» Великого Князя Николая Николаевича, об «изменах Алексеева, Деникина, Корнилова», о «зловредности белой идеи», а наоборот, в восторженном тоне говорилось о подчинении Союза генералу Врангелю, а через него и Великому Князю Николаю Николаевичу, помещались портреты вождей 1-го похода и Белого движения, включая генерала Деникина, как «одного из плеяды славных вождей, ныне благополучно здравствующих». Под каждым портретом была статья, дабы «дать возможность широкой публике быть осведомленной о походе, ознакомиться с его героями…» (письмо на имя генерала Шаперон, мужа дочери генерала Корнилова, за № 257, от 10 июня 1926 года). Ведь тут уж смешно ссылаться на солдатское «мы – люди темные, миблизованные»!

Некоторую склонность к «прозрению и познанию истины» Кириенко начал проявлять с тех пор, когда генерал Врангель исключил его из Русского Обще-Воинского Союза. Стало легче распоясываться и вспомнить свои обиды на Корнилова. В то время у Кириенко не было еще таких опытных учителей как Якобий, и он, в присутствии многих генералов, клялся, что сам слышал, как генерал Корнилов на сходе в какой-то станице говорил: «Я имел счастье арестовать Царскую Семью и Царицу-изменницу». На это генерал Казанович заявил: «Вы лжете!» Обиженный Кириенко вызвал генерала Казановича на дуэль. По Кириенко, дуэль не состоялась, потому что секунданты генерала Казановича поспешили предупредить о ней свое начальство, запретившее поединок. А вот полковник Николаев, один из секундантов генерала Казановича, пишет: «Мы установили, что сведения о дуэли просочились, благодаря докладу противной стороны по своей линии…»

В доказательство склонности Кириенко к передергиванию можно привести и еще пример из книги Кириенко. Он, например, свой уход из Р.О.К. (Русский Корпус) объясняет как протест против захватнических целей Германии в отношении России и против намерения немцев одеть участников Корпуса в немецкую форму (стр. 193). Если сравнить даты «переодевания» и «прозрения целей немцев» с датой ухода из Корпуса, то мотивы последнего сильно побледнеют. В Корпусе за Кириенко крепко установилась репутация «злого гения». На себя он смотрел как на «вождя монархического движения», призванного изгонять «добровольческий дух» у участников P. O. K. Все это привело к тому, что немцы изгнали его из Корпуса на радость остальным. Теперь Кириенко одевает на себя тогу «пострадавшего за идею». Бедный страдалец, который сам не понимает, что не он страдает за идею, а идея страдает от такого ее защитника. Лучшим способом «защиты идеи» он избрал поношение всех инакомыслящих, обливание грязью всего того, что не укладывается в рамки его мышления и чему еще вчера он страстно поклонялся.

Процесс «прозрения» от былых заблуждений продолжался необычно долго. Учителя ли типа Якобия и Мержеевского не обладали нужными талантами или ученик был неспособен, сказать трудно. Даже вынужденная перебежка в Корпус офицеров Императорской Армии и Флота не обязывала Кириенко погружать в грязь свои вчерашние верования. Если исключить предположение, что «дальний прицел» с выпуском своей книги Кириенко направлял на получение благоволения очередного Хрущева (цели-то, ведь, схожие – развенчать Белое движение и его вождей), то остается только злость, руководившая автором книги. Ею пропитаны вообще все страницы. Но особенно она пышет там, где автор касается Корнилова и корниловцев.