От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г.

2. Никакого артиллерийского дивизиона не было, а было всего два орудия, захваченных мною в Лежанке, и два моих артиллериста, капитан Падчин и капитан Завальевский, под Нахичеванью орудия не участвовали, а генерал Алексеев эти два орудия громко и грозно называет дивизионом.

3. 30 ноября 1917 г. я с 1-м Георгиевским полком, 300 человек, прибыл в Кизетеринку и поступил в распоряжение донского атамана генерала Каледина, у которого было несколько конных сотен и батарея. Никаких других отрядов не было, ни «особых юнкерских», ни «двухпушечных дивизионов». Ростов быстро был занят генералом Калединым, которому я помогал пешей атакой.

4. Бои, от станции Неклиновки по станцию Матвеев-Курган включительно и при отходе вел один только я с тремя ротами 1-го Георгиевского полка, да в тылу было у полковника Кутепова 18 гвардейских офицеров.

Из изложенного видно, что «вожди» никого не вели и ничего не знали. Распоряжение о выделении в комиссию, для разработки вопроса о деньгах, непременно участников боев, то есть ослабить сражающуюся часть, было совершенно неразумно, и я распоряжения генерала Алексеева отказался выполнить и никакой комиссии не послал, чтобы не ослаблять свой и так малочисленный полк, а ограничился, для этой цели, назначением оставленного в Ростове полковника Индейкина. В результате, вероятно в виде наказания, никаких денег ни от кого я не получил. Предполагаю, что причитающиеся только нам двум, мне и Кутепову, деньги пошли на устройство штабных пирушек или разным «особым» батальонам и полкам – из 3-х человек, в боях не участвовавшим.

Среди всеобщего помрачения глухо прозвучал выстрел атамана генерала Каледина, но не всколыхнул он казачество, прострелив честное офицерское сердце, он не разбудил обросшее шерстью сердце народа.

Не дав полку передохнуть и, конечно, не кормив его, 9 февраля 1918 г. нас вновь послали в самый тяжелый бой под Гниловской станицей.

Глава XV

Иуда, осознав свое преступление, пошел и удавился на осине, а генералы Алексеев, Деникин и Корнилов так и не осознали своих преступлений.

1-й КУБАНСКІЙ ПОХОД

В 8 часов вечера 9 февраля 1918 года «армия» выступила из Ростова в общем составе, со всеми адъютантами и прочими ненужными чинами, не больше двух с половиной тысяч человек, в том же числе было не больше 30, (а не 160, как указано в журнале «Часовой») женщин и обоз с каким-то вывозимым имуществом, среди которого находилась и казна добровольческой армии, охраняемая ехавшими на двух подводах женщинами-ударницами из батальона Бочкаревой. Большинство же раненых, не могущих передвигаться, было оставлено в Ростове и Новочеркасске. После возвращения из похода опять в Ростов я узнал, что почти все они были перебиты большевиками, спаслось только очень небольшое число спасённых сестрами милосердия, спрятавшими их по частным домам у своих знакомых.

Город Ростов замер. Ни живой души. Не видно ни одного огонька. Ни одна дверь не открылась. Ни одна рука не протянулась благословить уходящих в неизвестное своих защитников, столько времени закрывавших своей грудью город от затопления озверевшими красными сатанистами. Жутко. И только пушистыми хлопьями, искрящимися в лунном свете, снег падал на уходивших, заметая за ними Россию.

Впереди пешком, опираясь на палку, шел генерал Алексеев, рядом шли генерал Корнилов, генерал Деникин, генерал Романовский, генерал Марков и другие, мне неизвестные, старшие генералы, также шли какие-то штатские, очевидно из политического отдела армии.

С остатками 1-го Георгиевского полка, всего 120 человек, шел я впереди и протаптывал в снегу дорогу. Видя старика Алексеева, с трудом шедшего и скользящего по довольно глубокому снегу, мне стало грустно и жалко, и я взял из своего обоза экипаж, захваченный при набеге на с. Лежанку, ссадил из него жену и одну сестру милосердия, и предложил экипаж генералу Алексееву, который ехал в нем весь поход.

Итак, Добровольческая армия двигалась за шедшими впереди своими «вождями» в неизвестном ей направлении и к неизвестной цели. Стало ей это известно только на следующий день в ст. Ольгинской, в которую мы вошли, перейдя Дон по тонкому льду, трещавшему под тяжестью переходившей колонны. Во время перехода по льду Дона большевистский аэроплан сбросил одну бомбу, пробившую лед далеко от нас, лед был не особенно прочный. Я был оставлен пропустить все части и обозы с батареей. Перешли благополучно, но под орудиями лед слегка потрескивал. В станице Ольгинской 12 февраля 1918 г. была назначена дневка. Тут только мы узнали, что генерал Корнилов обещал вывести армию из тяжелого положения, в котором она оказалась в осажденном со всех сторон Ростове, и больше ничего, а нас раньше учили, что каждый офицер и солдат должны знать свой маневр, но наши добровольческие «вожди» смотрели иначе.