От дам-патронесс до женотделовок. История женского движения России

Для радикалок отречение от семьи было ценой, которую они платили за свободу и право действовать в соответствии со своими представлениями и политическими интересами. Представительницы привилегированных слоев не придавали особого значения бытовым условиям, которые были крайне важны для женщин-тружениц. По мнению Энгл, по всем вышеназванным причинам радикалки оказались не готовы откликнуться на чаяния и нужды женской части того самого народа, ради которого они шли на жертвы. Они не смогли преодолеть глубинного расхождения во взглядах, которое отличало их от женщин социальных низов, у них не было общего с ними женского опыта. Становясь революционерками, они отрекались от тех самых аспектов женственности, которые могли бы помочь им понять женщин из народа и солидаризироваться с ними497.

Эти взаимоисключающие взгляды, идеалы и ценности революционерок и женщин низших классов приводили к тому, что последние не обращали внимания на агитаторш. Отсутствие понимания между этими группами женщин приводило к недоразумениям, провалу революционных акций. Народницы довольно быстро сделали вывод о недоступности женщин из рабочей среды для революционной пропаганды.

Негативный опыт работы в этой среде был, например, у Бетти Каминской и Софьи Бардиной. По выражению последней, «„бабы“ оказались глухи ко всякой пропаганде, которая отскакивала от них как горох от стены»498. Каминская и Бардина переключились на агитацию среди рабочих-мужчин и нашли в них благодарных слушателей.

Большевики ожидали от женщин-революционерок того же самоотречения, самопожертвования, которое проявили народницы. И их ожидания оправдались. Определение женской эмансипации как женского самоотречения и жертвования во имя светлой идеи социальной революции получило дальнейшее развитие. Конечно, были исключения: так, Александра Коллонтай поднимала тему важности любви и сексуальных отношений в жизни женщины.

С приходом к власти в 1917 году большевики реализовали политику приоритета общественной жизни над частной. Проведение эмансипации женщин планировалось через «обобществление» домашней работы, но это оказалось только декларацией.

Таким образом, народницы заложили основы советской политической культуры, в которой ярко проявлялось отрицательное отношение и презрение ко многим аспектам женской жизни. Народницы положили начало и другой традиции – традиции женского самоотречения во имя не семьи и рода, но «дела». Именно в этой народнической и радикальной среде сформировалась концепция женской жертвенности во имя социальных идеалов, воспринятых общественным сознанием. Другими словами, социально одобренные установки самоотверженного женского поведения в частной сфере традиционного общества воспроизводились в сфере публичной. Проблема автономии, самоопределения женской личности, ее индивидуализма и ценности, вынашиваемые уже в среде первых феминисток, уступили здесь место идее общинности и нивелирования личности, приоритета функции над человеком. Это хорошо поняли участницы женского движения, феминистки, осмыслявшие эти проблемы и иронично окрестившие своих революционных сестер дромадерками, то есть верблюдами, покорно несущими свою ношу.

Как это ни странно, но женское движение объективно способствовало участию женщин в радикальном движении, развивая идею равенства полов, демонстрируя интеллектуальные, организационные возможности женщин, создавая тем самым благоприятный психологический фон для формирования новой женской идентичности – свободной в своем выборе женщины.

В ответ феминистки получили антифеминистский отклик, выразившийся в идее о первоочередности «общего дела», в незначимости «женского вопроса» и личности женщины в деле достижения целей революции.

Эти потоки женского протеста, общественной деятельности женщин – участие в радикальном движении и специфическом женском – шли параллельно без жесткого разделения между ними. По-моему, нельзя согласиться с мнением П. А. Кропоткина499, активно цитируемого в отечественной историографии, что за основательницами женского движения, либералками по убеждениям, шли их младшие сестры – революционерки.

Такой «смены караула» не было. Потоки взаимодействовали и пересекались. Участие в двух общественных движениях – в гендерно ориентированном женском и классово ориентированном радикальном – было явлением достаточно распространенным. Как позднее было обычным делом участие в феминистском движении и в партийной работе. Этому способствовало то, что все участницы женского движения в той или иной степени находились в оппозиции правительству, как и подавляющее большинство российской интеллигенции. В 1860‐х годах будущие участницы общественных движений пережили эмоциональный подъем, моду на нигилизм и прогрессизм, посещали естественно-научные лекции на квартирах и, возможно, пели гимн студентов того времени – «Вперед без страха и сомнений» (на слова А. Плещеева). В целом женское движение в отношении радикального движения, его партий и организаций придерживалось лозунга «Слева опасности нет!».