Читаем От Данте к Альберти полностью

В греческой и римской религиях (а римляне восприняли не только культуру эллинов, но и пантеон их богов) боги антропоморфны не только по своему внешнему виду. Им присущи человеческие достоинства и слабости; они влюбляются (зачастую — в простых смертных), ревнуют, завидуют, ссорятся, занимаются интригами. Им, как и людям, не чужды радости бытия, но в то же время они олицетворяют красоту и мощь, они выше людей, и их страсти более неистовы. Радостное, чувственное восприятие жизни нашло отражение и в античном искусстве. В скульптуре Древней Греции и Рима боги и люди отличаются красотой, ставшей для многих поколений (после средневековья) эталоном. Классической античной культуре свойственно стремление к совершенству. Скульптура и архитектура пластичны, пронизаны ритмом и гармонией. Строгая простота придает образам особую выразительность.

Гуманисты воспринимали искусство Древней Греции и Рима как искусство, имеющее и этическое содержание: его объектом представлялся им человек, не только прекрасный физически, но и выдающийся благодаря своей доблести. Недаром изваяния античных героев они рассматривали как образец для подражания. На гуманистов большое влияние оказала и античная этика (особенно Аристотеля и стоиков), представление о гражданском долге человека как члена общества.

Современные ученые доказали, что античная культура вовсе не была так основательно забыта в средние века, как представлялось раньше.

В Европе хорошо знали ряд римских прозаиков и поэтов (и прежде всего — Вергилия и Овидия); от их произведений средневековье, сохранившее латынь как язык науки, литературы, дипломатии, богослужения, не было отделено языковым барьером. Античная поэзия повлияла на песни вагантов — бродячих студентов и монахов. Изучались отдельные труды Цицерона, Сенеки, Боэция, поэта Лукана. Греческий язык на Западе почти не был известен. Однако со второй половины XJ в. появилась возможность хотя бы ограниченного приобщения к греческой культуре, главным образом при посредничестве арабов, широко воспринявших античную цивилизацию, путем переводов с арабского языка. Европейцы постепенно познакомились с некоторыми сочинениями греческих философов и ученых — Аристотеля, Платона, Прокла и других неоплатоников, математика Евклида, астронома и географа Птолемея, врачей Гиппократа и Галена и др.

Но дело, разумеется, не в том, много ли античных авторов было доступно образованным людям средневековья. Важно, как они приобщались к античности, а это определялось обстановкой, духовной средой, в которой они находились, их; мироотношением. Для этих людей при их почитании античных поэтов и философов, которых они часто цитировали в ученых трудах, культура Древней Греции и Рима была по существу глубоко чуждой. Античность для них — невозвратное прошлое; в центре их внимания находились совсем другие проблемы — греха и благодати, возможности спасения души и пр. Отчетливее всего это видно в их отношении к трудам Аристотеля. Его «Логика», «Физика» и «Метафизика», переведенные в XII в. на латынь, получили в Западной Европе более широкое распространение, чем произведения других античных авторов. В 1209 г. Парижский собор запрещает под угрозой отлучения переписывать, читать и хранить труды Аристотеля, «хитроумные идеи» которого казались церкви опасными. Однако всего несколько десятилетий спустя положение меняется: философы стремятся примирить идеи языческого ученого с христианством, препарировав соответствующим образом его учение. Они видят у Аристотеля (как и у других древних мыслителей) лишь то, что их интересует, и по-своему: у них не только узок угол зрения, но и объекты предстают в искаженном виде. Аристотеля объявляют «Учителем», «Философом», «предтечей Христа в делах природы», а его труды Альберт Великий, Фома Аквинский и другие схоласты привлекают для подкрепления «истин» теологии, заменив аристотелевское понятие первого двигателя представлением о боге как первопричине всего сущего. Правда, логические трактаты Аристотеля сыграли положительную роль, так как легли в основу разработанной схоластикой формальной логики. Но в целом, как отмечал Ленин, «поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое»{89}.

Возрождение открыло античность как бы заново. Вначале все внимание гуманистов было обращено на розыски древнеримских текстов, в первую очередь тех классических авторов, которые не были известны средним векам или находились в небрежении. Уже первый гуманист — Петрарка обнаружил несколько писем Цицерона, по-новому осветивших облик этого писателя и политического деятеля. Позднее нашли другие его письма, трактат «Брут» и многие речи. В XV в. были «открыты» сочинения поэта и философа Лукреция, историка Тацита, архитектора Витрувия, ритора Квинтилиана, писателя Петрония, агронома Колумеллы, врача Корнелия Цельса и др.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых памятников архитектуры
100 знаменитых памятников архитектуры

У каждого выдающегося памятника архитектуры своя судьба, неотделимая от судеб всего человечества.Речь идет не столько о стилях и течениях, сколько об эпохах, диктовавших тот или иной способ мышления. Египетские пирамиды, древнегреческие святилища, византийские храмы, рыцарские замки, соборы Новгорода, Киева, Москвы, Милана, Флоренции, дворцы Пекина, Версаля, Гранады, Парижа… Все это – наследие разума и таланта целых поколений зодчих, стремившихся выразить в камне наивысшую красоту.В этом смысле архитектура является отражением творчества целых народов и той степени их развития, которое именуется цивилизацией. Начиная с древнейших времен люди стремились создать на обитаемой ими территории такие сооружения, которые отвечали бы своему высшему назначению, будь то крепость, замок или храм.В эту книгу вошли рассказы о ста знаменитых памятниках архитектуры – от глубокой древности до наших дней. Разумеется, таких памятников намного больше, и все же, надо полагать, в этом издании описываются наиболее значительные из них.

Елена Константиновна Васильева , Юрий Сергеевич Пернатьев

История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза