Читаем От Данте к Альберти полностью

Однако, чтобы это стало возможным, понадобился длительный период. Именно средневековье разорвало первичные связи между человеком и космосом и в то же время — между телом и духом, создавая дуализм тела и высшего начала — духа. Обращаясь к богу, человек средневековья должен был углубиться в собственный душевный мир. «Бесконечные поколения аскетов, изо дня в день занятых исключительно попытками привести свою психику в желательное состояние, усердно и дотошно замечавших, какие внешние предметы оказывают на душу то или иное воздействие, как влияет на психическое состояние поза, речь, пребывание среди природы и т. п., накопили неисчерпаемый опыт психологического самонаблюдения. Кроме всего прочего, следует иметь в виду, что в этой культуре самоанализа средневековые люди были, в общем, пионерами… в этом отношении Ренессанс, наполнивший достижения веков монашеской мистики Новым, мирским содержанием, ближе к средневековью, чем к своим грекоримским образцам»{94}.

Средневековое представление о том, что каждый индивид несет нравственную ответственность за все человечество и обязан активно содействовать его спасению, сам драматизм неразрешимого противоречия между плотским и духовным началом, между наклонностью к греху и тягой к божественному, хотя и были со временем преодолены гуманизмом, послужили стимулом к формированию разных философских школ, каждая из которых преодолевала это противоречие по-своему.

То духовное начало, которым были пронизаны философия и искусство средневековья, в Возрождении преображается: из церковного оно становится светским, место бога занимает человек, но такой, какого не знало средневековье. Его личность представляется теперь достойной не только глубокого изучения, но и возвеличения. Цель человеческой жизни — не спасение души, а творчество, познание индивида и мира, служение обществу, а не богу. Дуализм души и тела постепенно сменяется гармонией между ними. В то же время герой Возрождения намного превосходит богатством и сложностью своих внутренних переживаний целостного античного героя. «Ренессанс не принял христианской трагической раздвоенности, но, конечно, не забыл этой внутренней вибрации, напряжения и порыва, а попытался их объективизировать и гармонизировать»{95}. И хотя гуманисты относились резко отрицательно к «темному», «варварскому» средневековью, в действительности оно сделало людей Возрождения душевно богаче (не говоря о достижениях средневековой пауки и искусства, о живом источнике поэзии, которые гуманизм, пусть неосознанно, тоже воспринял).

Уже поэтому Возрождение никоим образом нельзя трактовать как простой возврат к античности. Но имелись и другие причины. Античность представлялась Ренессансу образцом для подражания. Люди того времени обращались к античной культуре в поисках средств для выражения своих взглядов и для создания образов искусства. Но культура Древней Греции и Рима была ими не просто воспринята, а переработана. Свойственный гуманистам критический дух помог им осознать и переосмыслить античное наследие. Уже Петрарка положил в известной мере начало критическому отношению к древним авторам. Несмотря на свое преклонение перед античностью, он, говоря об изучении их трудов и собственном творчестве, сравнивает себя с пчелами, которые «приносят не те цветы, которые используют, но превращают их в достойные удивления воск и мед»{96}. Очень четко выразил ту же мысль Поджо Браччолини. В письме Никколи он замечает, что несколько устал от поисков новых книг. Настало время извлечь из них какую-то практическую пользу. «Ибо постоянно собирать куски дерева, камни, обломки может показаться глупейшим занятием, если из них ничего не будет построено»{97}.

Говоря о коренном отличии гуманистического отношения к античной культуре от средневекового, известный итальянский ученый Э. Гарэн отмечает: «Только обретение чувства античного как чувства истории, свойственное филологическому гуманизму, позволило верно оценить эти теории (античных ученых. — М. А.) как размышления людей, продукты определенной культуры, результаты частных экспериментов; не как откровения природы или бога, возвещенные Аристотелем либо Аверроэсом, а как представления и мысли людей»{98}. Гуманисты отказались от характерного для средних веков использования античных текстов как письмен, имеющих скрытое значение, которое можно выявить с помощью толкований. Как бы они ни восхищались древними философами и поэтами, гуманистическое восприятие было свежим и непредвзятым, а главное оно позволило открыть в древних текстах то содержание, которое было обусловлено породившей тексты эпохой. Это содержание послужило строительным материалом для формирования культуры Возрождения. Таким образом, с гуманистами связано новое отношение к античности как к особой эпохе, а вместе с тем — восхищение прекрасными образами античной культуры, сохранившееся и в наши дни.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых памятников архитектуры
100 знаменитых памятников архитектуры

У каждого выдающегося памятника архитектуры своя судьба, неотделимая от судеб всего человечества.Речь идет не столько о стилях и течениях, сколько об эпохах, диктовавших тот или иной способ мышления. Египетские пирамиды, древнегреческие святилища, византийские храмы, рыцарские замки, соборы Новгорода, Киева, Москвы, Милана, Флоренции, дворцы Пекина, Версаля, Гранады, Парижа… Все это – наследие разума и таланта целых поколений зодчих, стремившихся выразить в камне наивысшую красоту.В этом смысле архитектура является отражением творчества целых народов и той степени их развития, которое именуется цивилизацией. Начиная с древнейших времен люди стремились создать на обитаемой ими территории такие сооружения, которые отвечали бы своему высшему назначению, будь то крепость, замок или храм.В эту книгу вошли рассказы о ста знаменитых памятниках архитектуры – от глубокой древности до наших дней. Разумеется, таких памятников намного больше, и все же, надо полагать, в этом издании описываются наиболее значительные из них.

Елена Константиновна Васильева , Юрий Сергеевич Пернатьев

История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза