От Дуная до Лены

Как-то мне рассказывала одна из старейших мастериц дымковской (вятской) игрушки, что свекровь ее даже снохе не особенно любила показывать приемы лепки и, кончив работать, накрывала все заготовки тряпкой. Эта самая мастерица обучила в наше время не один десяток способных девчонок в мастерской дымковской игрушки. Не поставив никаких для себя условий, Чирков открыл секрет черни тогдашнему промысловому союзу. Так был спасен старинный промысел.

На фабрике «Северная чернь» нам объяснили, что знаменитая чернь, святая святых промысла, — это сернистое соединение чистого серебра и красной меди. А вот процентное соотношение компонентов черни — серебра, меди, свинца, горючей серы и нашатыря, а также температура и время их плавления как раз и составляют секрет мастеров, изготовляющих чернь, и секрет государства. Чирков и его первая ученица М. А. Угловская обучили сегодняшнюю мастерицу Манефу Дмитриевну Кузнецову, а она — других мастериц. Когда мы вошли в помещение мастерской, ученицы Кузнецовой Галя Фатеева и Галя Здрогова как раз наносили ложечкой на изделия кашицу из растертой в порошок черни. Кашица заполняла углубления на гравированном рисунке. Потом мастерицы держали отдельно каждое изделие на огне горелки. Пламя загадочно синело под сводами печи, и, хотя о тайне этой академик Лепехин еще столетие назад писал, что «всяк, зная химические основания, легко ее угадать может», все-таки тайна оставалась достоянием немногих, и оттого нам чудилась во всем этом какая-то мистическая алхимия. Вспоминались рассказы о Михаиле Ивановиче Кошкове, знаменитом хранителе тайны и великом мастере, который, прежде чем приступить к изготовлению черневого состава, готовил себя к этому — подолгу мылся в северной бане, постился и молился…

— Отлично работают девушки, — сказал, наклонившись к нам, директор фабрики. — Всю продукцию сдают без контролера.

После нанесения черни следует проявление рисунка, или выснимка. Та же самая бригада черневого цеха счищает бархатным напильником черневую корку до тех пор, пока не проступят серебряная поверхность и черневой рисунок.

Мы поднимаемся наверх. Здесь в больших светлых комнатах за длинными столами сидят граверы. В подавляющем большинстве — это молодые женщины и девушки. Но есть и мастерицы постарше. Вон в углу у окна Павла Алексеевна Насоновская, автор многих интересных работ. У нее умное волевое лицо, и, когда она поднимает на меня взгляд и глядит сквозь старомодные очки, мне начинает казаться, будто она заранее знает, что я собираюсь сказать.

— Это «массовка», — говорит она. — Рисуночек простой, да и тысячу раз я его делала. А бывает, что интересный рисунок, сложный.

За последним столом у стенки сидят совсем молодые девчонки. Они только недавно кончили ученичество и начали работать самостоятельно. Вон склоняются над работой их головки, демонстрирующие все разнообразие женских причесок последнего десятилетия. Бригадир их Тамара Калининская рассказывает о себе. Она пришла в мастерскую двадцать лет назад, в войну, когда убили отца, а у матери их осталось трое и пришлось поступать на работу. Но ей посчастливилось. Работа пришлась по душе, полюбилась, и теперь она не хотела бы другой.

— У них-то, у девчат, конечно, все по-другому, легче, — кивает она в сторону своей бригады.

Это действительно так. Веснушчатая северяночка Люся Мокиевская недавно кончила десятилетку. Еще в средней школе приходила сюда с классом на экскурсию, потом ей привелось читать какую-то повесть про старинный «семейный секрет». Тогда и решила поступить на чернь. Увлекается она больше всего гимнастикой и романами про молодежь. Рисунок у нее четкий, уверенный: может, это действительно станет ее профессией, а может, она еще передумает. Ведь ей только недавно исполнилось восемнадцать. Люсина соседка чуть медлительная Зоя Сыроватская так и говорит, что ей захотелось поработать гравером, а вообще-то она еще не знает, кем ей быть.

— Писательницей, — подсказывает соседка.

Зоя, подумав с минуту, серьезно говорит, что, может, и писательницей. Она много читает, пишет стихи и рассказы, читает все «толстые» литературные журналы.

— Прочла бы стихи-то, — просим ее мы с девчатами.

Зоя спокойно объясняет, что могла бы прочесть свои стихи только одному человеку на свете, и нам Приходится констатировать факт, что ни один из нас этим человеком не является.

Во второй комнате граверного цеха нас поразила какая-то настороженная тишина. Потом мы услышали звонкий голосок:

«А вот и сама невеста, — воскликнула маркиза, бросаясь в его объятия… Граф! — сказал он ему печальным мелодичным голосом, — вы отдаетесь опасной страсти…»

На возвышении молоденькая библиотекарша читала затрепанный роман, а десятки мастериц работали и слушали, как некогда в русской девичьей слушали сказки за работой. Только красны девицы были здесь вполне современные, образованные девчонки.