Мы двигались на юг в течение девяти дней. Утром последнего дня была сносная погода, но термометр, столбик которого поднялся достаточно быстро, предвещал снегопад, а когда мы пустились в путь, он всего лишь стоял на отметке –18°. Тем не менее день оказался совершенно не теплым. Уже в полдень разбушевался сильный буран
(снежный шторм), который поднимал снег в воздух и крутил его вокруг нас. Я с трудом мог держать глаза открытыми, даже когда поворачивался спиной к ветру. Было трудно дышать, еще более мучительно, чем под плотной маской, в которой ты протанцевал несколько часов, – ощущение было, как будто лицо очень плотно окутано сеткой в душный летний день. Олени шли, склонив головы. Войче ехал впереди обоза. Я попросил его остановиться, но он решил повременить, высматривая прикрытие для чума. Начало темнеть, на открытой, ровной снежной поверхности, на которую валил снег, ничего не было видно. Стало совершенно темно, когда мы наконец-то доехали до очень холмистой местности. Мы потратили огромные усилия, чтобы поставить чум. К моему удивлению, он выдерживал сильные порывы ветра. Было очень неприятно укрывать свое тело меховыми шкурами, мокрыми от растаявшего в теплом чуме снега, – ими накрываются ночью вместо спальных мешков, которые неизвестны к западу от Енисея. На следующий день мы выехали и продолжали путь, пока в полдень не доехали до реки, на берегах которой рос небольшой лес. На следующий день погода улучшилась. Я вышел с Высико на лыжах на поиски белок. Мы долго следовали по берегу реки в южном направлении. Старый услужливый юрак обстукивал своим топором приглянувшиеся ему высокие и тонкие стволы сосен, но пользы от этого не было никакой – не показалось ни единой белки. В снегу было полно следов зайцев и куропаток. Однако мы хотели поохотиться на белок, но поскольку так их и не увидели, то вернулись обратно в чум, не делая попыток охотиться на других животных. На следующий день, когда Войче выехал на охоту, ему посчастливилось подстрелить самца оленя. Я потерял терпение, но у меня не было никакого тунелатте («ружейной дощечки»), а без нее аборигены не могли и подумать, чтобы выходить на охоту. Рано утром следующего дня, пока звезды еще ярко светили на небе, мы с Высико отправились в лес, чтобы свалить там самое толстое дерево, которое смогли найти. Мы отрубили часть его корня и вытесали тунелатте, которое должно быть 1,25 дюйма в толщину и около 1 сажени в длину с широкой серединой и узкими концами. Эта доска используется для охоты на оленей. Когда охотник находит в открытой тундре оленя, он надевает пару ручных лыж, покрытых белой шкурой, и облепляет тунелатте снегом с лицевой стороны, которая полностью изрезана. Затем он ложится пластом на землю и двигается, держа перед собой эту дощечку, по направлению к добыче, которая ни о чем не подозревает и часто не обращает внимания на приближающийся белый предмет, что позволяет охотнику подойти на расстояние выстрела. Посередине тунелатте находится отверстие для дула. Сама дощечка достаточно высокая и может скрыть охотника, распластавшегося на земле, но для пущей гарантии он еще накидывает на себя белую шкуру.Вечером тунелатте было окончательно готово. Но на следующий день был мороз 51 °R, ясная и солнечная погода, идти охотиться было слишком холодно. Тогда Войче предложил нам проехать некоторое расстояние в тундру и принести животных в жертву духам.
(12) 24 марта еще стояли морозы, поэтому на охоту мы так и не поехали. 25 марта Войче выехал один. Мы же с Высико отправились на санях, запряженными четырьмя оленями, на юг к Тидды-удда
(река Кедровая), где мы надеялись найти белок, но нас опять ждало разочарование. У Кедровой мы увидели бурую росомаху, которую мне удалось подстрелить для разнообразия. Снег под кустами, которые местами окаймляли обширные заросли кедровника, а также росли вдоль речных проток, был покрыт многочисленными следами зайцев и куропаток. Между тонкими, высокими кедрами виднелось несколько достаточно больших погнутых елей. Летом это место с его лесом, изгибами реки, высокими склонами, гребнями и округлыми расселинами должно быть особенно привлекательным. Если бы не было такой беды, как комары, я желал бы провести здесь как-нибудь осенью в маленькой охотничьей хижине медовый месяц с красивой женой, увлекающейся охотой.