От глупости и смерти

– Были какие-то проблемы во время операции? – спросил я медсестру. Она, холодная бессердечная стерва, сделала каменное лицо, не удостоив меня ответом. Я повторил свой вопрос.

– Вы смотреть лучче, если подкрасити губы, – сказала эта горгона Дженни. Дженни пробормотала в ответ что-то неразборчивое. Я не знал, что надо делать в такой ситуации.

Решение за меня принял Луис, материализовавшийся из приемной.

– Пора ехать, – сказал он.

Медсестра исчезла за одной из дверей; мы встали и помогли Дженни подняться, поддерживая ее с двух сторон. В приемной сидела очередь из пяти новых девушек. Я был поражен обширностью практики доктора Квинтано. Налогов с этого бизнеса он не платит, если он еще не миллионер, ему явно не помешал бы хороший менеджер. Студенты тоже были там, и блондинка выглядела абсолютно нормально.

Мы вышли из дома, сели в машину. Ворота поднялись, и Луис задним ходом выехал на улицу, в точности повторив нашу траекторию при въезде. Хотя этот опытный навигатор повез нас в город другой дорогой, снова петляя и меняя направление, это было уже неважно: я крепко запомнил дорогу к маленькой домашней мастерской Квинтано. Луис высадил нас на парковке «Вулворта» и так рванул с места, что резину спалил. Мы стояли, глядя друг на друга и на машины.

– Сколько вы заплатили? – спросил студент.

– Четыре сотни, – ответил я.

Он кивнул.

– Мы тоже.

Похоже, от этой информации ему полегчало.

– Можно мы поедем? – очень тихо спросила Дженни. Я знал, что ей плохо и не по себе, да и Руни тоже. Мы сели в машину, вырулили из центра и направились к границе, но пересечь ее нам не удалось.

Все произошло так быстро, что рассказывать тоже надо побыстрей. Мы ехали через город, наши носы и души наполнялись пылью, а перед глазами то и дело всплывали живые свидетельства того, каким ужасным может быть человеческое существование. Я встал в конец длинной очереди на пограничный контроль; мы с Руни украдкой наблюдали за Дженни – она явно чувствовала себя хуже, ее слегка трясло. Всё, чего мне хотелось в тот момент – скорее добраться до Лос-Анджелеса и отвести ее к нормальному врачу.

Пограничники пропускали машины одну за другой.

Нас остановили; пограничный инспектор наклонился к моему окну и спросил, везем ли мы что-нибудь, подлежащее декларированию. Я так понял, он подумал, что мы закупились по самые гланды.

– Абсолютно ничего, сэр, – сказал я. – Мы просто покатались по городу, ничего не купили.

Он дал было отмашку пропустить нас, но тут его взгляд упал на барабаны, которые я купил. Он посмотрел на них, потом на меня. Я оглянулся на заднее сиденье, где они лежали – забыл про них начисто. Смешок, изданный мной, отдавал фальшью, как фильмы производства Джозефа Левина.

– О, кроме этого, разумеется, ха-ха-ха.

На этом мы и погорели. Инспектор попросил открыть багажник. Я открыл – там было пусто. Тогда он заглянул в бардачок, проверил под задним сиденьем – ничего; порылся в сумках девчонок – ничего, кроме пузырька с обезболивающими таблетками, которые Дженни уже давно таскала с собой (на этикетке стояла подпись ее доктора в Беверли-Хиллс).

Инспектор взял пузырек, засунул его под левый дворник и велел мне свернуть в сторону для досмотра. Я был в ужасе – Дженни выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание, – однако сделал, что велено. Откуда-то доносились тихие гитарные аккорды, и я подумал: «Как странно, за весь день в стране, в которой музыка должна, по идее, витать в воздухе, я ни разу не слышал, что бы кто-то играл или пел вживую; только радио в машине да саундтрек той нью-йоркской викторины. А от улыбающихся, счастливых обитателей этой солнечной Валгаллы – ничего, тишина. И вот теперь, перед самым отъездом, эти подлинные звуки иного мира». Инспектор внимательно изучил пузырек и спросил, чьи это таблетки; Дженни сказала, что ее. Он попросил ее пройти с ним, поговорить с начальником. Она посмотрела на меня.

– Я с тобой, – сказал я.

Мы пошли за инспектором по бетонированной дорожке к застекленному главному офису. Мне приходилось незаметно поддерживать Дженни – она побелела, как полуденное солнце.

Все случилось очень быстро. Инспектор сразу понял, в чем дело. То, что Дженни только что сделала аборт, было ясно с одного взгляда: с нее ручьями струился пот. Начальник провел ее в кабинет, я остался. Через полчаса я начал волноваться, но они сказали мне подождать. Зашедшая в офис Руни хотела спросить, в чем проблема, но я жестом показал ей: не сейчас, после. Прошел еще час, и тут из кабинета раздался грохот. Выскочил перепуганный идиот-начальник и крикнул своему помощнику: «Звони в больницу Мигеля Алемана, пусть пришлют «скорую», живо!» Я перегнулся через конторку, схватил его за галстук и заорал:

– Скотина! Тупая скотина! Видно же было, что ей плохо, твою мать, так нет, надо было всё из нее выжать, да? Скотина!