От Голливуда до Белого дома

Когда он встретил Одиль, начинающую актрису из семьи среднего класса, ей еще не было двадцати. Эта блондинка с голубыми глазами и веснушками, ростом около пяти футов семи дюймов (170 см) излучала joie de vivre (жизнерадостность — фр.) и была очаровательна. Руби по уши в нее влюбился. Между ними существовало невероятное притяжение. Одиль сумела подобрать к нему ключик и вылечила Руби от приапизма… и это сводило его с ума. У Одиль была над ним власть, которую он сам всегда имел над женщинами. Она вытягивала из него все силы и заставляла ревновать. Одиль любила веселиться, ей даже нравился образ жизни Руби и его окружение. Так же, как и он, она могла развлекаться всю ночь. «Я не понимаю этого, — говорил мне Руби. — Всю жизнь я мог контролировать женщин — любую женщину, кроме этой. Она меня околдовала».

Я был с Руби в тот вечер, когда он погиб. Он тревожился о деньгах. Он тревожился об Одиль, с которой поссорился. Она ушла развлекаться с кем-то еще. А мы отмечали победу бразильской команды по поло. В обычной ситуации он бы веселился вместе со всеми. Люди вокруг смеялись и пили шампанское из наградного кубка. Я помню, как посмотрел на него и увидел, что он пытается улыбаться, но его ничего не радовало, глаза были совершенно мертвые. Руби сказал мне: «En bien (ладно — фр.), Олег, пошли отсюда. Надоело. Давай пойдем в Calvados и пропустим еще по стаканчику».

Пока мы выпивали, Руби изливал мне душу: «Я чувствую себя абсолютно несчастным. Опять эта вечная проблема: у меня нет денег. Возможно, мне придется продать дом, и я не знаю, что тогда будет… Одиль совершенно невыносима».

Было уже поздно, а у меня наутро была деловая встреча. Я остановился в отеле «Георг V» всего в одном квартале от кафе и порывался уйти. Руби, как обычно, не готов был завершить вечер и сказал мне: «Послушай, mon vieux (старина — фр.), поехали ко мне, выпьем шампанского и поговорим».

«В другой раз — в любой другой день, мой друг, я приду к тебе на завтрак или обед. В следующий раз я готов проговорить с тобой хоть всю ночь, но завтра рано утром у меня назначена встреча. Поэтому мне надо идти, — ответил я. — И ты отправляйся домой, ложись спать».

Помню, я тогда подумал, что все-таки надо бы с ним поехать.

Но, с другой стороны, я не раз видел его в таком состоянии. Руби хорошо переносил алкоголь и в любом случае не пустил был меня за руль своего гоночного «феррари». И у меня действительно была запланирована ранняя встреча. Так что я выбросил эту мысль из головы.

Наутро я узнал, что Руби на полной скорости врезался в дерево не более чем в миле от кафе и погиб. Не знаю, что именно стало причиной его смерти — алкоголь или депрессия, но, может быть, для него так было лучше. Шел 1965 год, и время Руби прошло. Сексуальная революция его бы вряд ли порадовала.

И вот ирония судьбы: Руби погиб в автокатастрофе, точно так же и почти на том же месте, что и другой знаменитый плейбой, Али Хан (в его машину врезались сзади), за пять лет до него.

Я никогда не считал себя плейбоем, хотя меня так часто называли. Были в моей жизни периоды, когда я действительно давал к этому основания, посвящая все свое время амурным приключениям. Но во мне глубоко укоренилась популярная американская идея: я хотел преуспеть в бизнесе. Мне непременно нужно было добиться личного творческого успеха — именно он приносил мне чувство удовлетворения. Наверное, в свете этих приоритетов, я мог выглядеть более «добродетельным», особенно по сравнению с Руби, но и более скучным. Просто я постоянно сталкивался с проблемой выбора, как в тот последний вечер с Рубиросой: работа или дружба, работа или роман, работа или развлечения.

И очень часто, особенно в начале 1950-х, когда я развивал свой бизнес, я выбирал работу. В те годы я был так занят, что подчинил свою любовную жизнь строгому расписанию. У меня был свой гарем из семи девушек, по одной на каждый день недели — красавицы-модели, которых такой порядок вещей вполне устраивал. Это позволяло им появляться в шикарных заведениях в лучших платьях из моих коллекций и, добавлю с присущей мне скромностью, с достойным спутником. Такая система исключала из моей жизни переживания и драматические коллизии — по крайней мере, пока я работал в Нью-Йорке над очередной коллекцией, — но была серьезным шагом вперед по сравнению с монашеским существованием, которое я вел, готовясь к своему первому показу. Мне нравилось разнообразие, нравилось и то, что отношения с каждой из семи красавиц были по сути развлечением, а не полноценным романом. Если я чувствовал, что кто-то из девушек начинает ко мне слишком сильно привязываться, я говорил ей: «Мне кажется, ты зря теряешь со мной время, а время для тебя очень важно» или «Я недостаточно хорош для тебя». Я не согласен с утверждением, что в любви, как и на войне, хороши все средства. Наоборот, возбуждать в девушке ложные надежды — это все равно что красть ее драгоценное время, лучшее время ее жизни.