От Голливуда до Белого дома

Джек Кеннеди никогда ничего не забывал, и он знал, что я всегда был за него. Наша дружба крепла с годами. На моих глазах он вырос из неуверенного в себе молодого человека со слабым здоровьем в мощного мирового лидера. Видел я также, как на посту президента он прошел путь от осторожности до решительности в своих действиях. Джек был интересным, высоким мужчиной (около шести футов одного дюйма) (185 см) c особой аурой. Улыбчивый, обаятельный, очень умный и осмотрительный — он никогда не делал неверных шагов. Джек интересовался всем на свете, умел слушать собеседника (важное качество для президента). Он всегда направлял беседу в нужное ему русло, задавая правильные вопросы и отпуская короткие, проницательные замечания. Я думаю, со мной ему нравилось разговаривать, потому что мое прошлое так сильно отличалось от всего его жизненного опыта; кроме того, он ценил мое классическое образование. Мы часто говорили с ним и об истории, которая интересовала нас обоих, и о более земных вещах. Джеку, как и его отцу, нравилось обсуждать женщин. Ему всегда хотелось понять, что делает одну женщину звездой и чего не хватает другой, не менее привлекательной и талантливой, чтобы тоже ею стать. «Мне бы не хотелось состязаться с вами за благосклонность женщины, — как-то сказал мне он. — Это была бы трудная борьба».

Когда впоследствии до меня дошли слухи о Джоне Кеннеди и его женщинах, я был порядком удивлен. Я знал, что у четы Кеннеди подход к браку был вполне европейским. Джек любил женщин, но я никогда не замечал, чтобы он активно реализовывал эти свои склонности. Во всяком случае, не во время его президентства, когда я много уик-эндов проводил в Белом доме. Меня трудно назвать наивным человеком, но, думаю, в данном случае из мухи сделали слона.

С годами Джек Кеннеди осознал, что я всецело на его стороне. Он никогда не забывал, что во время праймериз демократической партии в Западной Виргинии, где он соревновался с Хьюбертом Хамфри[204], я пожертвовал $1500 на его кампанию. Я думал, он вообще не в курсе, но после выборов он тепло поблагодарил меня: «Вы и Фифи Фелл — единственные из моих друзей, кто меня тогда поддержал».

У меня очень рано появилось предчувствие — сильное предчувствие, что он станет президентом. Помню, как-то за ланчем в ресторане Colony в середине 1950-х я сказал ему: «Сенатор, вы сможете это сделать. За вас проголосуют все женщины». Несмотря на наши дружеские отношения, я всегда обращался к нему официально; позже я стану называть его «мистер президент». Я чувствовал, что ему это нравится; он не был рад, когда люди называли его Джеком.

Перед началом избирательной кампании на ланче в Вашингтоне он сказал: «Думаю, Симингтон[205] обеспечил себе номинацию».

«Я не столь в этом уверен, — ответил я. — Ставлю на Кеннеди».

«Сразу видна разница между обывателем и тем, кто понимает, — сказал Джек. — Вот увидите, как все получится».

И все получилось.

Жаклин Бувье я впервые увидел в «Эль Морокко», за несколько недель до того, как она вышла замуж за молодого сенатора Кеннеди. Ее спутником был Стэнли Мортимер, интересный, общительный мужчина, раньше женатый на Бэйб Кушинг[206] (которая вторым браком вышла за Уильяма Палея[207]). Они пригласили меня с ними выпить, и мне было любопытно познакомиться с девушкой, которую выбрал себе в жены молодой Кеннеди. Она, безусловно, была личностью, ее присутствие не могло остаться незамеченным. Привлекательная, эрудированная, обаятельная — классический тип светской дебютантки, но было в ней и нечто большее. Она притягивала к себе все взгляды, потому что уже тогда была звездой. Между нами завязалась легкая, шутливая беседа. «Как жаль, что вы выходите замуж, вместо того чтобы встречаться с такими ребятами, как мы с Мортимером», — сказал я.

«Такими — это какими?»

Она была остроумна и по-настоящему умна. Джеки внимательно выслушивала собеседника, и с ней я всегда старался проявить себя с лучшей стороны. Она ожидала этого от всех своих друзей и знакомых, а взамен умела подарить — задолго до того, как стала жить в Белом доме, — чувство принадлежности к своему узкому, избранному кругу. Мягкая, скрытая сила ее личности совершенно не соответствовала ее публичному образу застенчивой женщины c едва слышным голоском. Но Джеки и славилась своей неуловимостью, частой сменой настроений. Она была не такой, как все, ее трудно было разгадать. В один день она могла излучать тепло, а на следующий — окатить ледяным холодом; так она вела себя даже с самыми близкими друзьями. Временами она могла очаровать кого угодно, но потом наступали дни, когда она закрывалась у себя в комнате, читала, писала письма и не хотела ни с кем общаться. Она часто ставила в тупик семью Кеннеди, меня она тоже озадачивала. С Джеки ни в чем нельзя было быть уверенным. Я никогда не знал, с какого бока к ней подойти и с какой ноги начать танцевать.