От Голливуда до Белого дома

Вечером, перед тем как лечь спать, я медитирую: не бормочу всякие дурацкие мантры, а размышляю о том, что сегодня сделал неправильно. Я не проклинаю свои неудачи и не корю за них себя, просто анализирую, что можно было бы сделать по-другому и как мне завтра изменить ситуацию. Я признаю свое право на ошибки и полон решимости их исправлять, поскольку знаю, что завтра останусь столь же блистательно несовершенным, но упорно стремящимся стать лучше.

Эти медитации помогают мне смотреть на вещи всесторонне и непредвзято, и не проходит ни дня без того, чтобы я не анализировал этическую сторону своих поступков. В этом отношении я всегда стараюсь быть последовательным. Несмотря на все взлеты и падения в моей жизни, я никогда не был озлобленным или мстительным. Иногда я мог совершать дурные поступки, но в отсутствии доброты и щедрости меня упрекнуть трудно. Надеюсь, что я не стал жестоким человеком в жестоком мире. Те, кто меня знает — нравлюсь я им или нет, восхищаются они моей работой или нет, — понимают, что я честный человек, честный по отношению к жизни, к миру, к людям. Я не шел к успеху по чужим головам. Да, я участвовал в острой конкурентной борьбе, но никогда не поступался духом рыцарства, привитым мне в детстве полковником Зборомирским и являющимся частью наследия моих предков.

Пару лет назад на меня снизошло настоящее озарение. Меня пригласили участвовать в «Ночи ста звезд», благотворительном концерте профсоюза актеров и режиссеров, который должен был проходить на сцене Радио-сити мюзик-холла[255]. Казалось, в этот вечер собрались воедино все разрозненные кусочки моей жизни. Там присутствовало много моих старых друзей из Голливуда, из мира моды и спорта, из светского общества. Я чувствовал себя как на встрече выпускников. В тот день у нас был ланч с Линдой Эванс[256] и Джилл Сент-Джон, моими старыми приятельницами, и Джоном Форсайтом[257], с которым я тогда и познакомился. Мы говорили о Голливуде, о том, как там все изменилось с тех пор, как я фланировал по бульвару Сансет.

В тот вечер мне пришлось долго ждать за кулисами своего выхода. Роль у меня была небольшая — как и нескольким другим модельерам, мне предстояло выйти на сцену с двумя звездами (в моем случае это были Джанет Ли и Глория Лоринг)[258], одетыми в платья моего дизайна.

Я сел в сторонке и задумчиво наблюдал за царившей за кулисами суетой, этим хаосом, который никогда не увидят зрители. Я почти задремал и в полудреме унесся в тот, прежний Голливуд… Огромные павильоны, слепящий свет софитов, людской гвалт и ругань, волшебный миг съемки, и вот, наконец, образы, запечатленные на пленке, возникают на экране. Все это одна большая иллюзия, которую слишком часто принимают за реальность; даже те, кто творил эту магию и знал о ней все, в том числе Джин и Грейс, не избежали этой участи.

Иллюзии. Большую часть жизни я создавал иллюзии через образы моды. Я всегда стремился подчеркнуть красоту тела, но человеческое тело редко бывает безупречным. «Естественная красота» почти всегда оказывалась иллюзией, порожденной отвлекающими маневрами кроя и фантазии. Искусство модельера заключалось в создании впечатления непринужденной элегантности.

А дальше меня осенило, что искусство творца иллюзий в кино и моде не так уж сильно отличается от деятельности политика, которую мне довелось наблюдать в Вашингтоне. Джон Кеннеди был великим иллюзионистом, умело скрывающим свою физическую боль и профессиональные тревоги за ярким красноречием и любезностью. Вокруг него всегда была аура энтузиазма, интеллекта и элегантности, которую пытались воспроизвести многие, но никто так и не сумел.

Так много в моей жизни — жизни в нашем сложном современном мире — было отдано созданию иллюзий. Тогда что же в ней было настоящим?

Этот вопрос продолжал меня волновать. Недавно я снова участвовал в одном из спортивных соревнований для знаменитостей, где, как обычно, элементы шоу сочетались с подлинно соревновательным духом. Это были скачки на лошадях, запряженных в легкие коляски, которые организовал Джордж Плимптон. Проходили они в Помпано-Бич во Флориде. Моими соперниками были сам Плимптон, футболисты Кен Стеблер и Ким Бокампер и владелец бейсбольной команды New York Yankees Джордж Стейнбреннер. Предполагалось, что скачки станут приятным развлечением с благотворительным уклоном (моим дополнительным вкладом в общее дело было создание жокейских костюмов для всех участников). Мы собрались для дружеских состязаний, но моим соперникам и мне был присущ настоящий спортивный азарт, и мы заранее стремились запугать друг друга, психологически одержать верх.

Каждый из нас оценивающе разглядывал остальных, и я понимал, что мои более молодые соперники считали мое участие в соревнованиях каким-то курьезом. Но, несмотря на отсутствие подобного опыта, я так просто сдаваться не собирался.