От Голливуда до Белого дома

Через десять лет, в начале 1980-х, я получил потрясающее предложение от Имельды Маркос[246]. Она искала дизайнера для создания линии одежды, мебели и даже сигар, использующей филиппинское сырье. Фабрики были готовы приступить к работе; она планировала организовать для меня ознакомительную поездку по островам. На этом деле можно было заработать миллионы, проект ожидало блестящее будущее.

Я несколько раз встречался с миссис Маркос, когда она приезжала на шопинг в Нью-Йорк. Это была очаровательная и очень любезная женщина. Меня она называла «маэстро». Но у меня было какое-то нехорошее предчувствие — ничего конкретного, — ведь не мог же я знать, что могущество мистера и миссис Маркос скоро останется в прошлом. Я решил подождать и посмотреть, как будут развиваться события, и к началу 1986 года мне уже не нужно было принимать решение.

Роль Соединенных Штатов как центра мирового производства уменьшалась, и я, в роли Марко Поло моды, стал ездить по всяким экзотическим уголкам мира в поисках местных мастеров-ремесленников. Я побывал в деревушке немецких граверов, затерянной в бразильских джунглях, у турецких кожевенников (к сожалению, они использовали мочу в качестве дубильного вещества) и у румынских вышивальщиц (этот народный промысел поддерживался коммунистическим правительством). Я прекрасно провел время в Румынии, остановившись у своего друга, теннисиста Йона Тириака, и общаясь с Илие Настасе[247], но делать заказ на вышивки не стал. Румынские мастерицы без энтузиазма относились к своей работе (в отличие от гордившихся плодами своего труда итальянок, с которыми я работал в Милане), и я сомневался, что правительство сумеет убедить их соблюдать график поставок.

Мудрость, рожденная опытом, — одно из немногих преимуществ зрелого возраста, которое я признаю. Я много повидал на своем веку и представляю себя эдаким старым волком из романа Джека Лондона. Он тоже когда-то был молодым, нетерпеливым волчонком, но благодаря упорству и изрядной доле удачи сумел выжить. Многим молодым волкам это не удалось — ведь лес полон опасностей, — но этот волк сумел, и теперь, в старости, он может забираться в чащу хоть каждый день, потому что знает все риски (волчий эквивалент банановой кожуры). Возможно, он теперь не в той форме, что раньше, зато постоянно находится в состоянии боевой готовности и имеет хороший шанс на выживание — он уже сталкивался с любой опасностью и смог их все преодолеть.

В бизнесе, который пережевывает и выплевывает дизайнеров примерно каждые семь лет, в обществе, которое потребляет людей так же легко, как прохладительные напитки, я сумел выжить и удержаться в бизнесе больше сорока лет и почти семьдесят пять — на сцене жизни. Я пережил революцию, биржевой крах 1929 года и несколько войн, не говоря уже о рубашках и модных критиках. Мне это удалось, потому что я не стоял на месте (движущуюся мишень труднее поразить), никогда не был полностью доволен собой и учился на своих ошибках.

Удача улыбалась мне чаще, чем большинству людей, но иногда она совершенно от меня отворачивалась. Безнадежное состояние дочери Дарии, красивой девушки, которая не может узнать ни меня, ни мать, стало вечной трагедией моей жизни, которая перевесила все подарки на весах судьбы. С другой стороны, у сестры Дарии, Кристины, жизнь сложилась совершенно иначе: она счастлива замужем и живет в Европе со своими четырьмя детьми. Кипящие страсти в браке родителей и трагедия с сестрой словно научили ее строить свою жизнь день ото дня по совершенно другим законам.

Что касается меня, мои жизненные принципы изменились мало. Каждый день — это новое сражение, как на войне. До сих пор у меня в голове звучат слова мамы на пристани в Италии — «Всегда помни, кто ты». Чувство собственного достоинства и стойкость не покинули меня. Я знаю, как ненадежно бывает богатство и положение в обществе. Я старый волк — более осмотрительный, чем раньше, но все еще охраняющий свою территорию.

С возрастом я стал более избирательным. Был в моей жизни период, когда мне все время хотелось громко заявить о себе. В 1930-е я ощущал прямо-таки физическую необходимость каждый вечер идти в «Эль Морокко» и гнать там волну (а также посмотреть, кто еще туда пришел, какие появились новые лица, а кто сходит со сцены). Это была малоизученная и изнуряющая болезнь, которую я окрестил «дискотрянкой», после того как понаблюдал в элегантном парижском клубе Castel's за поведением страдавшего от тех же симптомов Филиппа Жюно.