От Голливуда до Белого дома

Это были высокие отношения: Аделаида однажды представила меня Рузвельту в баре отеля «Шерри Нидерланд». Он был крупным, импозантным мужчиной, настоящим американцем, унаследовавшим обаяние своего отца. Он оценивающе посмотрел на меня и сказал ей: «Так тебе щуплые нравятся, да?» Хи-хи, ха-ха… мы же светские люди, не так ли. (Мне это было не по душе.) Но этот увалень — позже мы с ним стали добрыми приятелями — жил в Вирджинии и серьезной угрозы не представлял, хотя имел раздражающую привычку звонить Аделаиде поздно вечером и болтать по телефону часами.

В наших с Аделаидой отношениях было много положительных моментов, не последним из которых являлся ежевечерний бесплатный ужин в «Амбассадоре» в перерыве между ее выступлениями. Потом мы обычно шли в «Сторк Клаб» — самое престижное заведение города наряду с «Эль Морокко»[64]. Меня уже знали в этих закрытых клубах и считали своим, хотя никто не понимал, за какие заслуги. Благодаря Аделаиде я познакомился со многими видными людьми Нью-Йорка и молодыми девушками из хорошего общества. Девушкам надоели окружавшие их коротко стриженные, правильные, похожие друг на друга выпускники Йеля и Принстона, им хотелось чего-то более оригинального, утонченного и европейского. Они находили меня привлекательным, и это было для меня жизненно важно.

Я чувствовал, что для поднятия самооценки мне просто необходимо появляться в обществе признанных красавиц Нью-Йорка, девушек в черных коктейльных платьях и жемчугах — главного украшения «Сторк Клаб» (мужчин дресс-код обязывал приходить только в смокинге). В «Сторк» ходили дебютантки, бывшие дебютантки и модели, атмосфера там напоминала типичный клуб Лиги плюща[65], только была более изысканной. В респектабельном, насквозь просматривавшемся главном зале, залитом светом множества канделябров, девушки танцевали (там было два оркестра — американский и латиноамериканский) и любовались своими отражениями в зеркалах. За баром было увешанное фотографиями помещение поменьше, известное как «Площадка молодняка». Там всем заправлял Уолтер Уинчел[66], некоронованный король клуба. В эту комнату допускались только самые важные гости.

Уинчел контролировал дела «Сторк Клаб» не меньше, чем его владелец Шерман Биллингслей, бывший бутлегер из города Энид в Оклахоме. Этот мягкий, дружелюбный человек с ярко-голубыми глазами и приветливой улыбкой, казалось, сам удивлялся громкому успеху своего клуба. Он понимал, что всем был обязан рекламе в газетных колонках Уинчела, и относился к нему с пиететом. Часто он сидел с ним за одним столиком и старался предугадать малейшее желание журналиста. На какое-то время Уинчел запретил пускать меня в клуб, даже не знаю почему. Момент отмщения настал через несколько лет, когда я приехал в Нью-Йорк с Джин Тирни[67]. Биллингслей посылал нам в отель записочки и практически умолял заглянуть в «Сторк». Когда, выждав несколько дней, мы наконец это сделали, нас сфотографировали и потом повесили фотографию на стену той самой заповедной комнаты среди других знаменитых гостей.

^{Олег Кассини с Джин Тирни, 1940-е годы}

Атмосфера в «Эль Морокко» была иной, я бы сказал, более чувственной. Там царил полумрак, декор был вызывающим — сине-белые банкетки в полоску под шкуру зебры, темно-синие стены со звездами, изображающие ночь в пустыне, и пальмы повсюду. Хозяином заведения был Джон Перона, тоже бывший бутлегер. Он всегда восседал за круглым столом в окружении своих приятелей, среди которых можно было увидеть актеров Эррола Флинна и Брюса Кэбота, а также менее известных личностей вроде меня. Перона сразу проникся ко мне симпатией, потому что я был итальянцем и приходил с красивыми девушками и известными людьми — а это привлекало других гостей. Если я появлялся один, Перона всегда приглашал меня за свой стол. Это был сильный человек, с мощными, как у Моряка Папая[68] руками, глазами-щелочками и зализанными назад волосами. Было видно, что, в отличие от Биллингслея, во времена сухого закона он мог быть очень опасен, однако ко мне он всегда относился по-доброму.

По правде сказать, в «Эль Морокко» мне было комфортнее, этот клуб любили посещать выходцы из Европы. Я знакомился с правильными девушками в «Сторк Клаб», но потом ехал с ними в «Эль Морокко», особенно если хотел послать сигнал. Это был клуб для завершения вечера, и Перона следил за тем, чтобы этот момент наступал как можно позже. Он всегда уговаривал друзей задержаться и составить ему компанию. «Пора нам съесть ризотто или пасту», — мог предложить он в два или в четыре часа ночи. Ну как тут было отказаться? Да, Перона, Аделаида Моффет и другие мои светские друзья хорошо подкармливали меня в ту пору. Платил я за себя очень редко. Никто, казалось, этого не замечал и не особенно возражал. Меня считали джентльменом из высшего общества, а, как правильно говорила мама, джентльмену всегда рады. Люди думали, что я богат, как мультимиллионер Эрнесто де Аньели.