ОТ ГРОЗЫ К БУРЕ

Константин еще раз прижал прут к рукаву длинного овчинного полушубка и вновь не поверил своим глазам. Все оставалось таким же, но мужик был обращен к Исусу [65] затылком. И снова, после того как князь отнял рябиновую веточку, старик увиделся ему сосредоточенно молящимся, как и все прочие.

– Угомонись, - буркнул ему еле слышно в ухо Маньяк, которому уже наскучила княжеская забава.

– А когда я его касаюсь, почему никто не удивляется? - также шепотом спросил Константин ведьмака.

– Да потому, что морок исчезает токмо у того, кто прут держит, - ответил Маньяк. - К тому же слова заветные знать надобно, так что ты без меня и не пытайся даже - все равно ничего не выйдет.

– Так ты ничего и не заметил, - удивился Константин.

– А на меня морок вовсе силы не имеет, - ухмыльнулся ведьмак.

Они выстояли еще минут десять в душном помещении и вышли, с наслаждением вдыхая утренний воздух, еще не утративший до конца ночной свежести и несущий в себе влажность полноводной реки Прони, так же как и лес, огибающей деревню, только с противоположной стороны.

– Ежели ты мыслишь, что про этого колдуна одни мы с тобой ведаем, то зазря, - буднично проинформировал князя ведьмак. - Его все в деревне знают.

– И терпят? - удивился Константин. - Он же им гадости творит каждый день, а они все сносят?

– Не токмо гадости, - пожал плечами Маньяк. - И не каждый день. А ежели и творит, то лишь тому, кто этого и впрямь заслуживает.

Выдержав паузу, ведьмак предложил:

– Ежели гривны не жаль - можем на свадьбу зайти. Пора ноне неурочная [66], но здешнему тиуну наплевать. Рад радешенек, что нашел дурака и дочку-перестарку с рук сбывает.

– А перестарке этой сколько годков-то? - поинтересовался Константин.

– Да без двух лет три десятка, - усмехнулся ведьмак. - Ну что, пойдем?

– А нас ведь не приглашали? - усомнился князь.

– Тю на тебя. Я же сам тиун в Приозерье. Мы со здешним добре знаемся. Он и за меня ее сосватать пытался, да токмо мне лучше сразу камень на шею да в омут головой.

– Что так?

А выгоднее, - простодушно пояснил Маньяк. - В воде я ведь недолго промучаюсь. Нахлебался, да и дело с концами. А тут всю жизнь тебя пилить будут. Ну так что, идем? Я ему, правда, не обещался, но коль такое дело…

– Идем, - согласился Константин.

– Ну и ладно. Там и заночуем. Да гляди, ныне ночью снова спать не придется.

– Потерплю, - коротко отозвался князь.

– Тогда допреж тиуна нам еще кое-куда заскочить надобно, - засуетился ведьмак.

– Тоже к знакомым?

– Ну да, к ним, окаянным, - кивнул головой Маньяк, не став пояснять, что это за знакомые.

Они прошли полдеревни, пока не дошли до места. Знакомые ведьмака жили в относительно приличном домике, радующем глаз свежим частоколом забора и задиристым коньком на гребне соломенной крыши.

Стучаться Маньяк не стал - просто толкнул входную дверь, и она сразу открылась, пропуская путников в узкие сенцы и обдавая удушливым ароматом подсыхающих трав, увязанных в ладные пучочки и заботливо развешанных на конопляной веревке на уровне верхнего венца. Потолка сени не имели, как, впрочем, и само жилое помещение, в которое они зашли чуть погодя.

Едва Константин, шедший вторым, перешагнул через низенький порог, как услышал беспрерывные жалобные стоны, раздавшиеся из-под кучи тряпья, хаотично наваленного на лавку в дальнем углу.

Свет, еле пробившийся сквозь мутные слюдяные оконца, позволял только разглядеть, что под этой кучей кто-то шевелился, но кто именно…

Маньяк, встав рядом с лавкой, недовольно морщился, глядя на это копошение.

– И давно ты так валяешься, Васса? - грубоватым тоном осведомился он.

Константин подошел поближе и увидел лежащую под кучей тряпья молодую темноволосую женщину, болезненно охавшую и держащуюся правой рукой за свой бок.

– Дай-ка подивлюсь, что там такое. - Ведьмак убрал ее руку и, осторожно заголив юбку, аж присвистнул, увидев страшный ожог, сплошной широкой полосой идущий почти от колена и заканчивающийся у самой талии.

– И кто ж так тебя?

– Не ведаю я. Подперли баню поленом да подожгли, - плачущим голосом отозвалась женщина.

– А за что? - не унимался Маньяк.

– Тоже не ведаю.

– И молока не выдаивала у коров?

– Чай я еще в своем уме-то.

– А порчу наводила? Напуск [67], относ [68] делала? -продолжал свой суровый допрос ведьмак.

– Ей помочь надо, а ты тут разговоры ведешь, - не выдержав, вмешался Константин.

– Погоди, княже, - буркнул недовольно Маньяк. - Ты со стороны груди не видал, - и поинтересовался у женщины: - На вилы-то ты где ухитрилась напороться?

– Подставили мне их, когда я земляным ходом из бани уходила. Прямо на выходе. Да так ловко, что непременно угодишь. Вот я и…

– До дыхалки дошли, - мрачно заметил ведьмак князю. - Вона как у нее руда на губах пузырями идет. - И мрачно констатировал: - Ничем уже не пособить.

– Хоть бы водицы дал испить в мой смертельный час, - пожаловалась женщина, не переставая все время стонать и охать.

– Водицы можно, - кивнул ведьмак и степенно пошел в сени.

Едва он ушел, как женщина зашептала жалобно, обращаясь к Константину: