И передо мною возникла фигура. Нельзя сказать, что человеческая, что там были руки, ноги, а вертикальная, в ослепительном сиянии таком белом. И вот тогда-то я всеми фибрами души, что ли, понял, что это Он. Он как отец родной. То есть, со мной так никогда никто не разговаривал. Он не укорял, Он не убеждал, Он не ругал, Он просто показывал мою жизнь. Говорили. Ну, это не говорили — все мыслями там. То, что говорили, в нашем понимании, такого там не было.
Каждое Слово Его было — Закон. То есть, это воспринималось там как Закон, без всяких там поползновений, ну, или обсуждений. Без всяких сомнений, абсолютно. То есть, знаете, мне такое сравнений почему-то запало в голову, отпечаталось: когда горшечник делает какой-то горшок, глину вот эту, и она у меня там упала. Плюшка такая становится. И он ее начинает руками… То есть, точно, как горшечник, Он правил мою душу назад.
То есть, она была грязная такая… Ну, где-то я читал, что Бог, Он берет нашу душу, как будто, если ты уронишь золото в грязь, ты его поднимешь, грязь сотрешь, а под ней будет золото. Так и Он. Для Него наша душа — золото, а вот эти грехи Он стирает все…. Сумбурно так говорю, вы меня извините. Столько времени еще прошло.
И вот, мы таким образом с Ним разговаривали. Он прокрутил картины перед глазами. Короче, все что я читал потом, впоследствии, допустим, у того же Моуди, или у других подобных товарищей, все эти этапы прохождения души, то есть, все мы подвержены этому. Это ничего нового. Просто многие не запоминают этого. Мне посчастливилось запомнить. Я не придумываю, я не вру. Врут, наверное, для достижения какой-то цели. Я совершенно… я просто хочу в конце концов, я сформулирую мысль, для чего я это все рассказываю.
Я хочу рассказать, чтобы люди услышали. То, что мне не верят многие, я уже привык. И крутят пальцем у виска иногда.
Так вот, Он мог остановить в любом месте жизнь. Это как кинокартина какая-то. Но, что самое интересное, ты мог в любом месте зайти, посмотреть на себя, почувствовать, прожить сразу несколько жизней окружающих тебя людей. С точки зрения каждого ты мог одновременно это все понять, как они это все воспринимали. Как можно ранить словом. Как… ну, например, пулевое ранение и ножевое, которые у меня были, ни в какое сравнение не идут с тем, как может ранить человек просто одним брошенным словом. И как запоминается это на всю оставшуюся жизнь. К каким последствия это приведет, как надо быть осторожным в поступках, что ли.
То есть, люди думают, что это вот эта жизнь, а потом все: какое-то темное беспросветное нечто, и ничего нет. Нет, друзья мои, всем придется отвечать. Абсолютно всем.
Ну так вот. Значит, полностью эти картины мы разбирали. Потом мы оказались в какой-то абсолютной белой области… Не так. Можно сказать, Он меня взял за руку, мы пошли. Я помню, что под ногами было нечто. Такая туманная какая-то субстанция, она постоянно переливалась. Ярчайший свет! То есть, тени там вообще нет. Вот нету тени в нашем понимании. Это трудно себе представить. Я чувствовал себя полупрозрачным. То есть, где-то только на границе, скажем так, виртуального этого тела… Типа вот, как человек-невидимка был. Где у него просто границы обозначены.
И Он взял меня за руку, и повел. И меня просветило этим вот Светом ярчайшим. Это как рентген, что ли, получается, или облучение. Но я понял, что я очистился от всего. Ну вот такое ощущение почему-то запало.
Потом мы снова оказались в том месте, где мы в первый раз встретились, и я не помню, о чем Он спросил, но дело в том, что я помню, что я должен вернуться назад. Промелькнула перед глазами жена, ребенок… А, кстати, до этой ночи мы не жили вместе. Мы поругались и где-то год почти не жили. Это важно.
В общем, я понял, что мне нужно вернуться. Глубочайшая печаль во мне, но в то же время мне дали понять, что мы еще встретимся. Вот этой надеждой я, наверное, и живу до сих пор. Честно говоря, мне хочется туда в любую минуту. Хотя, с одной стороны, если посмотреть, то, что я испытал там, скорее всего, это настолько прекрасно было там, настолько плохо может быть тем, кто окажется в так называемом аду.
Я не был в раю, наверное, но был в преддверии, в «предбаннике», скорее всего. Это чувство такое, наверное, сильнее всех наркотиков, вместе взятых на Земле, и умноженное на бесконечность. Настолько там было прекрасно — тепло, уютно, ты чувствуешь себя… Вот именно Он Отец и есть. Он есть Отец. Не тот, что биологический, с биологическим отцом мне не очень повезло, и с отчимом тоже. Короче говоря, получилось, что уже, как бы, в обратном порядке.
Я помню, что в мае-то уже поздно солнце заходит. Я помню, что еще закат, и опускаюсь — деревья, сквозь крышу машины, и тело. Рывком входит назад вот это вот сознание в тело.